Самые обычные люди?

– Вот… Как зарабатывали деньги… Вопрос возник сам собой. Естественно, это как-то старались в тайне держать от всех, от большого количества людей разных. Потому что в бригаде, помимо моих музыкантов, работали ещё всякие армяне, узбеки – их, естественно, никто не посвящал. Началось всё с того, что Никита принес из дома магнитофон «Электроника», и он сгорел. Говорит: «Надо купить новый». Мы ему: «А где же мы деньги возьмём?» – Никита такой: «Идите сюда. Вон, видите бидон с белилами? Занесите-ка его за тот вагончик». И через два дня появился новый магнитофон «Электроника». Ну и как-то само собой всё поехало, и я был втянут в эту преступную группу. Потом мы ходили по квартирам, предлагали ремонт. Постольку-поскольку… Не особо это пользовалось спросом, Никита сказал: «Ну его на фиг, слишком как-то это всё законно, да и выхлопа не приносит. Давайте будем просто продавать, а ремонт они пусть сами делают». В общем, на любом объекте, где мы были, всегда был склад… А это конец советского периода – 87–88 год – ничего в магазинах нет, появились первые кооперативы. Это была краска, линолеум, были даже… Самый шикарный мой, как говорится, выход – это воровство целого автомобиля, причём это был УАЗ «буханка» командира части – который я доверху забил паркетными плитами из ценных пород дерева. Потом продал кооператорам за бешенные деньги. И мы, приезжая на каждый объект или обходя рядом стоящие объекты, где солдаты работают, смотрели: «Ага, вот это склад, на этом складе что-то есть. А есть ли сторож? Нет. Хорошо. Но есть прожектор. Хорошо». Мы днём, пока прожектор не работает, вырубали напряжение, мало ли, пока разберутся, топором обрубали кабель, а для вида его подсоединяли, чтоб не сразу нашли. Обычно всё это делали под вечер, потому что как: «А. До утра. Пускай, ладно, без света…». В свою ОПС[59]

мы взяли водителя санитарки полковой и водителя командирского автомобиля. Потому что они оба ездили на УАЗах-«буханках». Это машины, куда можно было много чего положить. И таким образом мы воровали с объектов стройматериалы. И денег у меня было – домой отсылал. У меня после последней сделки с кооператорами прям пачки пятирублёвых, трехрублёвых – я даже не считал. Помню, я получил рублей четыреста пятьдесят, по тем временам, своей доли. Я прям половину матери отослал переводом.

Володя снова посмотрел на Звонаря. На этот раз ни о каком одобрении речь уже не шла. Как бы оправдываясь, Довганик продолжил, но очень быстро к нему вернулись прежние довольные интонации.

– Ну конечно, это было… я сейчас понимаю, что это было преступление, и за него я мог сесть в тюрьму. Но Озанянц во мне всё-таки пророс, пустил корни и в моё окружение… Да, я понимал, что я сейчас делаю что-то со знаком минус. Но это опять – я, как говорится, на виду, я в деле, в теме, я не среди планктона, а в первых рядах тех людей, которые «вершат судьбу мира»! И мне это позволяло… Вот только представь, после всех тех ужасов, которые я рассказал… После первого года службы у меня, во-первых, была гражданка, причём лучше, чем те вещи, которые я раньше носил. Я одевался как денди. Это мне позволяло уходить в увольнительные, не приходить в часть – соответственно, ночевать у женщин и ходить в рестораны. Правда, был там всего один приличный, но он был. А! Нет, был ещё один пивной ресторан, где я, помню, первый раз услышал: «Джули, Джулия». Это был новый формат, кооператор какой-то отрыл. Там подавали шикарное пиво, сосиски с горошком, отварную телятину. Перепелов разве что не было. Я тогда прикоснулся, наверное… Не для кого же не секрет, что какие-то весьма авторитетные преступные элементы – они живут на широкую ногу, по крайней мере, в нашей стране. И вот эта блатная романтика… Она не затягивала, нет. Я ещё раз говорю, я понимал, что я делаю что-то со знаком минус, но деньги – они… Они победили… Я отправлял домой мыло, потому что как-то мама написала, что в Москве так плохо, что даже кусок мыла теперь рубль стоит. Я пошёл, ящик мыла купил и отправил. Я деньги отправлял домой. Не жене – маме отправлял. По сто рублей, по двести рублей. И продолжалось это всё… Всё время…

Рассказы сменяли друг друга. Звонарь слушал очень внимательно. Всё реже на его губах появлялась улыбка. Всё чаще в глазах читался молчаливый укор.