Самые обычные люди?

– Ну, в общем, я никогда не пробовал ЛСД[60] или ещё что-то такое, но вот это был просто передоз конкретный. Я не могу передать, что происходило в автобусе! Это надо пережить! Точнее наоборот – никому не пожелаю… Когда мы приехали, нас всех рвало, мы были зелёные, нас всех попытались довести до медсанчасти. По дороге мы подышали свежим воздухом, видимо, время прошло, и мы дошли туда вполне вменяемые. Потом эта падла Гольдман испёк какие-то лепёшки – тоже с коноплёй, и дал мне, как лучшему другу, потому что я его пускал греться в растворную станцию. И мы сожрали с ним по половине. Потом нам захотелось есть. Ну, действие, как обычного каннабиса[61] – хочется кушать. Мы пошли искать еду, зашли в магазин. Тут стоит бабушка: «Ой, солдатики, есть, наверное, хотите?» – Мы: «Дааа!» – «Ну пойдёмте, у меня тоже внучок служит». Привела домой, даёт кусок сала и буханку хлеба. Мы заходим в станцию, закрываемся изнутри, а резать нечем, нет ножа. Но есть пила! И мы начинаем это сало пилить – пилить ножовкой по дереву! И булку хлеба тоже пилить. Получаются куски по полтора-два сантиметра толщиной, и мы их запихиваем в рот и жрём! А бригадиром тогда – Никиты не было, где-то он был в другом месте – была девушка. Молодая, красивая, только-только закончила, видимо, строительный институт. Она даже по стройке всегда ходила в таком бежевом пальто, с меховым красивым воротником, может, из песца, и в шапочке такой. И она культурная была. И тут она решила зайти в станцию. Потому что станция молотит, фигачит, раствор не идёт, всё застыло, но кто-то внутри есть. А в двери окошко. Она заглядывает и видит, что два чувака, у которых на пружинках болтаются глаза, пилят сало и пихают его в рот. Она постучалась, а потом рассказывала: «Как только я начала стучаться, вот эти две рожи куда-то пропали тут же. Растворились». Там нельзя раствориться, но мы растворились. Не знаю, кто-то под насос, кто-то ещё куда-то. Потому что нам показалось – это уже мои впечатления – что мы-то не в растворной станции, а едем на поезде, едем домой, и кто-то вышел на ходу, и сейчас чья-то очередь из нас выходить и прыгать. И поэтому мы старались прятаться… Мы с Гольдманом потом и самогон гнали, и на ножах дрались – чего только в этой Саватеевке не было. Потом Гольдман ещё раз сделал лепёшки, а мне нужно было ехать с крановщиком – были такие краны на базе МАЗа 500-го. Ехать из Саватеевки в Ангарск, на объект, где тоже работали наши – строили роддом Ангарский, самый большой тогда и самый новый. Ну я в дорожку, Гольдман: «На». Я съел. В общем, водила чертыхался так! Ехать-то семьдесят километров, а он едет сорок кэ-мэ в час, а в горку десять кэ-мэ в час. Водила меня хотел в тайге выбросить! Потому что я вешался ему на шею, я его обнимал, я цеплялся за руль, пытался нажимать педали, дико хохотал, пытался выйти на ходу. В общем, исполнял такое! И когда мы приехали… А на том объекте нас встречал Антоха Вознесенский. Он говорит: «Пойдем раскуримся?» – Я говорю: «Какое раскуримся? Я от прошлого ещё не очухался!» – Ну вот…

Глава четвертая

Иван сидел в кресле и задумчиво изучал портрет Фрейда, периодически поглядывая на часы. Наконец послышались шаги, и в кабинет неохотно вошёл Авдеев. Иван встал ему навстречу, протягивая руку для приветствия:

– Добрый день, присаживайтесь к монитору.

– Да, здравствуете, – произнёс доктор, садясь за стол. – Извините, пробки.

– Ничего. Жмите «плей».

Авдеев клацнул мышкой, и на экране появилось изображение палаты. Владимир сидел на кровати, облокотившись спиной на стену, и увлечённо рассказывал о своей службе в армии. Иногда он замолкал, как будто что-то слушая, а затем продолжал.

– Выглядит, как беседа по телефону, – рассеяно пробормотал доктор.

– Хорошая версия. Давайте другую, – съязвил Иван.

Авдеев чуть тряхнул головой, отходя от удивления:

– Это… Разговоры с самим собой – частый признак шизофрении, насколько я помню. Так сразу диагноз не поставить…

– Мне диагноз и не нужен, – прервал его Иван, – справка для бассейна тоже, – в голосе явно слышалось нарастающее раздражение.

– Прошу прощения, – покраснел Авдеев.

– Меня всё устраивает. Шизофрения, дисбактериоз, ветрянка – главное, чтобы не немота. Как это продлить по максимуму?

– Я думаю… Не знаю, что конкретно его к такому состоянию привело, но думаю, оптимальный вариант – сохранить всё как есть, без резких изменений, исключить дополнительный стресс. Он где-то завис – не мешать ему и дальше «висеть». Сохранить проводимую терапию. Вы же применяете какие-то… препараты?..

Иван продолжал молча смотреть доктору в глаза, явно не намереваясь отвечать на этот вопрос.