Самый красивый мужчина нашего кинематографа, Адель и я

Я провела его в свои апартаменты. В большом теткином доме было две комнаты – гостиная, совмещенная с кухней и спальня. В гостиной у входа сразу располагалась большая выбеленная русская печь с набором разнокалиберных ухватов и кочерег. Тетка печкой летом не пользовалась, поэтому печь была закрыта мятой жестяной заслонкой. Тут же, возле печи, по другую сторону от двери располагался рукомойник, под ним на скамеечке располагался тазик и два ведра – стратегический запас воды. У дальней стены стоял большой стол, накрытый пестрой клеенкой. Подле стола с двух сторон стояли длинные крашеные лавки. Дорога от двери к этому столу была выстлана домотканым половичком. У стены справа, между окошками расположился диван, а на противоположной стене висел большой плоский телевизор, прикрытый кружевной белой салфеткой. Этот интерьер дополняли портреты родственников на стенах, большая репродукция «Неизвестной» Крамского в деревянной резной раме да часы ходики.

Кроме плазмы на то, что мы в XXI веке еще намекал вполне современный кухонный уголок с варочной панелью и огромным холодильником.

Я велела Григорию располагаться, а сама пошла за своей аптечкой. Я всегда вожу ее с собою, есть у меня такой бзик. Только я зашла в спальню, как на пороге, отодвинув в сторону цветастую занавеску, заменявшую дверь, возник артист. Он огляделся, – М-да, все не так уж и плохо. – произнес он.

Я не поняла – о чем это он, строго посмотрела на него. – Выйди отсюда, я тебя не приглашала!

Он послушно ретировался, только занавеска колыхнулась.

Наконец я нашла то, что искала и вышла в гостиную. Григорий рассматривал фотографии на стене.

– Ты совсем не похожа на нее, – он указал глазами на теткин портрет со своим вторым мужем.

– Так больной, садитесь уже, хватит шастать, – велела я строгим голосом.

Он послушно присел на краешек скамейки и положил раненые руки на стол.

– Двигайся, – мне нужно было место чтобы сесть самой, и он охотно пододвинулся, благо скамейка была длинная.

Я села и занялась обработкой царапин на его красивых руках, чувствуя тепло рядом сидящего мужчины. Больше всего пострадала правая кисть. Промыла перекисью, самую крупную ссадину. Заметила, что его тело напряглось. Он что боится, что будет щипать? Мне даже смешно стало. – От перекиси?!

Я повернулась и в упор посмотрела на него. Действительно боится брови нахмурены, губа закушена. Он заметил, что я смотрю на него. Мгновенье мы изучали друг друга. Я первая отвела взгляд и откашлялась.

– Ничего страшного, раны твои я промыла, думаю будет достаточно. Сейчас залеплю пластырем вот эту ссадину и все.

Пока занималась его правой рукой не заметила, как он приобнял меня за талию другой. Почувствовав это, я вздрогнула и замерла. Я просто промыла царапины и совсем не предполагала дальнейшее развитие сюжета.

– Слушай, Прасковья, а сколько тебе лет? – задал он мне вопрос ни с того ни с сего.

Я аж ножницы из рук выронила, которыми упаковку пластырей вскрывала, вот же запакуют, что не открыть никак. – А сколько ты мне дашь?

– Да так, когда я тебя первый раз увидел, то подумал, что тебе не меньше шестидесяти-семидесяти, потом до полста скостил, а теперь гляжу – ты ж девчонка-то молодая совсем, а живешь как будто тебе все восемьдесят… Одеваешься тоже… как бабка старая.

Я посмотрела на него, шутит или как? Но рассмотрела совсем не то, а то, что глаза у него цвета потемневшего серебра с темно-синими вкраплениями. Красивые глаза, что скажешь, не зря же он самый красивый мужчина нашего кинематографа, по моему мнению. И лучики от глаз на месте. Ох не стоит на этих лучиках зацикливаться. Отвернулась.

Пожала плечами, что мне было ему отвечать? Что в силу обстоятельств непреодолимой силы в виде тети Симы, вынуждена проводить свой отпуск в этой деревне. И что хожу в теткиных халатах, исключительно потому что у меня неконтакт с коровой? Самой смешно! Тем более, что я ему свое настоящее имя назвала, а он нет. Не стала ему отвечать, пусть сам определит. Да и обиделась я, слегка, надо же мне еще и тридцати нет, а уже за бабку семидесятилетнюю приняли.

Вскрыла наконец упаковки и налепила ему пластырь. – Все, больной, до свадьбы заживет.

Он хмыкнул, прижал меня к себе сильнее. И уже его дыханье щекотнуло мне шею. – У меня свадьба через неделю, думаешь заживет к тому времени? – проговорил он низким хрипловатым голосом.

Вот откуда берутся такие! А? У него свадьба через неделю, а он других баб за пятьдесят тискает! Вскипело что-то внутри, как сидела боком к нему, так с разворотом и влепила пощечину. Он аж отпрыгнул, – За что! – Возмущается еще. Щеку потирает.

– Ты все не так поняла… – начал он оправдываться.

– И понимать не хочу! Еще раз спасибо за мистера Дарси и до свидания! – указала на дверь и отвернулась.

Слышала только как он прошел к двери и саданул ею выходя так, что она чуть с петель не слетела, еще буркнул что-то типа «Истеричка!» Это еще поглядеть нужно, кто из нас большая истеричка. Я вот двери в отличии от некоторых не ломаю.

Глава 5