Самый лучший апокалипсис 2

Встав над заместителем директора, замахнулся монтировкой, прицеливаясь. Выдра, сообразив, чем для неё всё внезапно обернулось, вновь бросила все силы в собственный вокал и взяла решающую, отчаянно высокую ноту в этом последнем в её жизни сольном концерте. Взяла такую пронзительную и душераздирающую, что от накатившей к собаке жалости у меня аж сердце в тиски защемило и нестерпимо захотелось бросить всё и уйти в благотворительность. В красный крест, например. Прямо здесь и сейчас.

Я опустил монтировку. Собака перестала выть. Я вновь замахнулся. Выдра вновь заголосила.

«Херово», — мысленно почесал я в затылке. — «Ощущаю себя убийцей ни в чем не повинных домашних животных»

Я присел над затихшей образиной, принялся защищать сутулую собаку и искать причины почему мне не стоит убивать псевдо-заместителя Настасьи Павловны.

«Заряжать её в пушку черти побоятся», — перебирал я варианты, загибая пальцы. — «Слишком прыткая для снаряда. Слюнявить бабосы — тоже не вариант. Место и время здесь неподходящие. Да и нужной емкости под порошок я до сих пор не нашел. Всё добро по сумке рассыпется»

«Да не, глупости какие-то», — мотнул я головой, вновь замахнулся. — «Разве что…»

— Ты рисовать умеешь? — не особо рассчитывая на успех задал я вопрос.

— У… У… УМЕЮ!! — неожиданно заголосила собака, принялась интенсивно трясти башкой в подтверждение сказанного.

— М… М… Мазюкаю так, что л-любая выдра обз-завидуется, — запинаясь от страха запричитала зубатая. — Я и для п-п-подземных рисовала, каракули всякие. Им очень понравилось!

— Серьезно? — удивился я неожиданным подробностям. — И что, хвалили?

— ОЧЕНЬ! — жарко заверила меня собака, попыталась убрать свою прокушенную башку подальше от подбирающегося к ней голодного арахнида. — П-правда в катакомбы меня после этого пускать перестали, но там со всеми так. Подземные чужаков не любят.

— Ясно, — пожевал я губами. — И всё?

— Р… Р… Разведчикам карту рисовала! — лихорадочно затрясла башкой зубатая, вновь принялась жалобно скулить и трепыхаться. — Два дня мазюкала! Сделала им подробный маршрут до старого аэродрома. Через минные поля и заброшенную свалку. Как и просили. Вроде бы…

— Очень, очень точная карта получилась! — поспешила заверить меня одноухая. — С пояснениями, с рисуночками всякими. Эти тупицы все равно по итогу заблудились и померли, но карта получилась что надо! Аж самой понравилось!

— А ещё Безухому на заказ рисовала, — не прекращали засыпать меня убедительными доказательствами. — Он хоть и с пулей в башке, и вкусы у него странные. Были. Но мне-то чего? Я своё дело сделала! Три дня мазюкала, упарилась вся. Красками этими вонючими всю рожу себе испачкала. Неделю потом скреблась, отмыться не могла.

— А рисовала-то что?

— «Шедевр» — как потом говорил Безухий. Я жуть как старалась! Трижды картину правила, перерисовывала пару раз, Безухого по полдня выслушивала — совсем достал меня своими просьбами дурацкими. То цвет не тот, то размеры не эти. Там ему подрисуй, здесь исправь — только сбивал меня, мешал на работе концентрироваться. Чего он лез вообще — не понимаю. Стар же как пень и кроме «серого» никаких цветов не различает. Я его из норы по итогу выгнала, а сама внутри заперлась, три дня не выходила. Творила «шедевр»! Всю краску истратила, сама перепачкалась, но нарисовала. Как сейчас помню. Огромный такой, здоровенный, прям во всю стену, гигантский волосатый ху…

— ПОНЯТНО! — не дал я договорить зубатой. — Дальше не надо, я всё понял!

— Вот так, — испуганно втянула голову в плечи сутулая собака, боязливо уставилась на меня. — Я х-х-художница.

— И не поспоришь, — прикрыл я лицо рукой.

Над головой просвистело. Фонарный столб, в узел завязанный, унёс за собой двух неудачливых армейцев — практически надвое перерубленных железной болванкой нерасторопных вояк. Послышался подозрительный грохот и характерный стук — из фундамента вырвали ещё один фонарный столб и металлическую лавочку, разделили на четверых. Я присмотрелся. С каким-то маниакальным азартом в глазах и побитыми рожами на огонек спешило мускулистое подкрепление. Запрыгивая во двор через крыши домов, прорываясь сквозь плотный огонь вооруженных солдат, к нам приближалась целая ватага силовиков — тех самых мордоворотов, устроивших с бородатыми интервентами смертельный бой у затопленной автостоянки. Я ещё мимо проходил, где-то минут двадцать назад. С диким воплями и криками «НАШИХ БЬЮТ!» обладатели известной характеристики торопились помножить на ноль плотные ряды озлобленных солдат и защитить от чужих нападок огромную Настасью Павловну. Директора рынка эти громилы, что удивительно, как-то сразу приняли за своего и даже организовали вокруг натужно хрипящей тетки живой заслон. Гром-баба по двору уже не бегала, еле ходила. Подобное развитие событий для военных оказалось не очень-то и большой неожиданностью, шустро перегруппировавшись и засев в обороне, армейцы открыли плотный огонь по стероидным громилам. Я нахмурился. Такое количество народа в мои планы не входило и подобраться к Настасье Павловне становилось не в пример труднее.