Санатория – Евпатория

Я не знаю, как это получилось, но вопреки своему желанию, я выполнила его команду. Теперь каждое утро он врывался в нашу палату и заставлял нас лёжа сгибать ноги и руки, переворачиваться с боку на бок, подтягивать подбородок к груди. Он шумно ругал и хвалил нас, как будто мы были обычными девочками. При нём мы не чувствовали себя больными. Я познакомилась со второй девочкой. Её звали Наташа. Она была младше меня на два класса. Мы стали разговаривать, обсуждать медсестёр и врачей и вместе ждать Сан Саныча. Через неделю он сказал:

— Хватит, належались! Завтра делаем зарядку сидя!

И, представь, мы сели. Не в подушках, а так, как делали это раньше. До болезни.

А потом он объявил:

— Того, кто спустит ноги на пол, сам отнесу к морю!

Я встала возле кровати первой. И Сан Саныч завернул меня в одеяло и понёс на море. На его пути встал чуть ли не весь медперсонал. Но мы прорвались! И я увидела море таким, какое оно на картине с Пушкиным. Не голубое, а почти чёрное. И только у берега волны были зелёными.

Наташа увидела море через три дня.

Врачи говорили, как нам повезло с новыми препаратами. А я думала, как же нам повезло с Сан Санычем!

В следующем году я догнала своих одноклассников. После экзаменов на школьной линейке отличникам вручали грамоты. А потом новый директор назвал несколько фамилий, среди которых была и моя и сказал:

— А эти девочки имеют по одной четвёрке. Им не хватило упорства и ответственности, чтобы стать отличниками. И я хотел бы, чтобы летом они об этом подумали.

Это было ужасно несправедливо, и у меня на глаза навернулись слёзы. А потом я подумала: «О чём это я?! Он ведь новенький. Он меня прошлогоднюю не знает. А сейчас я здорова, я такая как все! И все пятёрки теперь могут быть моими, если я захочу!» И я засмеялась. А директор заметил и сказал: «Вот видно из-за своей несерьёзности ты, МаЛЛиНик и не получила грамоту!»

У Машиной подруги была неправильная фамилия: «н» в суффиксе не удваивалось, а «л» в корне повторялось не по правилам. А потом я узнала. Что так звали изобретателя «греческого огня» в древние времена.

«Занятия музыкой»

Многие девочки, и я в том числе, занимались в музыкальной школе. Мы привезли с собой ноты, и нам разрешалось во время тихого часа заниматься в зале, где показывали кино и репетировали номера самодеятельности. Там на сцене стояло пианино «Красный октябрь». Я начала учиться в музыкалке в 6 лет, и теперь была в выпускном классе. Мне нравилось выступать на концертах, особенно в музыкальном училище. Но заниматься каждый день по два часа?! Разучивать этюды Черни в летние каникулы?! И всё же я с удовольствием убегала с тихого часа в клуб. Там нас обычно собиралось человек пять. Веселее всего было, когда приходила Валя из Киева. Разумеется никто из нас ни разу не вынул своих нот из папок. Мы развлекали друг-друга репертуаром из подобранных на слух песен или танцевальной музыки. Ведь именно это категорически запрещалось в музыкальных школах. Лучше всех подбирала на слух Валя. С та-акими разнообразными аккордами! К тому же она отлично пела опереточные арии. И ещё какие-то загадочные песенки на непонятном языке, слегка напоминающем наш школьный английский. Например «Би боба лупа!» Но больше всего мы любили распевать

«Катарина — ха-ха-ха! Ха-ха-ха!» Первое «Ха» — пела Валя, а второе все мы хором. Однажды нас застукал за этим завхоз Игнатич и закричал с порога: «Счас, я вас, бесстыдниц усех позаписую! Шумлять в неположенное врэмя!! Только пианину портять!»

Валя опомнилась первая и закричала: «Девчонки, — в окно! Allegro!” (Быстро, то есть). И мы убежали.

Когда я рассказала Любе о том, как мы провели тихий час, и какие необыкновенные песни знает Валя, она только плечами передёрнула:

«И ничего особенного. У твоей Вали мама в оперетте поёт и за границу ездит».

Любка всегда фыркала, когда я кого-то очень хвалила. Киру и Лину она тоже недолюбливала. Хотела, чтобы я только с ней дружила.

«КУРЗАЛ»

Один раз за смену все отряды возили в «Курзал»: так почему-то в лагере называли городской краеведческий музей. Пришла и наша очередь. По такому случаю нам выдали белые рубашки с воротником, под который мы повязали свои красные галстуки. Для утренней линейки мы завязывали концы галстуков на своих голых шеях.

Автобус опоздал почти на час, и мы появились в музее чуть ли не в обеденный перерыв. Еще минут десять ушло на переговоры вожатых с рассерженным экскурсоводом — полной женщиной с лицом цвета помидора. После этого вся экскурсия проходила трусцой.

Пробегая мимо экспозиции, посвященной истории возникновения Евпатории, экскурсовод бросила нам через плечо фразу о том, что греки называли свой город Керкенетидой.

— Керке… что? — переспросила Мэрка, которая держала наготове блокнот и карандаш.