Сандуны: Книга о московских банях

Однажды он получил из Петербурга долгожданный большой пакет. В нем лежала не сложенная даже пополам глянцевитая бумага, на которой только что вошедшим в моду ремингтоном было отпечатано ясными литерами короткое сообщение: начальник Николаевской железной дороги тайный советник П. П. Михальцев настоящим извещал, что ходатайствование об открытии промежуточной платформы между станцией Крюково и постом Сходня — на 583-й версте от Санкт-Петербурга — удовлетворено. Платформа, отстоящая от Крюкова в 5,1 версте и от поста Сходня в 2,8 версты, названа платформой Фирсановская.

То был действительно сюрприз — Вера Ивановна Фирсанова-Гонецкая такого и ждать не могла от своего молодого, родовитого, но нищего супруга. Она заплатила ему за любезность истинно по-царски: подарила Сандуны. И не поскупилась на лишних двенадцать тысяч рублей за купчую — сделала вид, что продала. Пусть люди думают, что она взяла человека с деньгами — не купила себе офицерика, а вышла замуж по любви, взяла человека состоятельного.

К нотариусу она привела в свидетели известных людей: губернского секретаря Михаила Александровича Пчелина, дворянина Александра Васильевича Стаховского — пусть всей Москве растрезвонят о том, что Вера Ивановна «продала свободные от залога и запрещения каменные дом и бани с жилыми и нежилыми строениями, с устройствами по водопроводу с принадлежащими ему линиями, трубами и прочими принадлежностями и с землею». А за то проданное имение взяла Гонецкая с Гонецкого триста тысяч рублей. Пошлины и нотариальные удержки по той купчей заплатил (сами видите — заплатил) покупщик. Оба и подписались: «По этой купчей деньги сполна получила (сами видите — получила) и купчую мужу моему А. Н. Гонецкому выдала жена поручика Вера Ивановна Гонецкая».

Бывшему офицеру некуда было после этого девать исторгнутые силы. Покуда разрешение на постройку бань не пришло, он продолжал с новой силой мучить-изводить управу «по делу о заборе».

Подал прошение: дескать, согласен я кое-что уступить городу из своего владения по расширению Звонарского переулка (попробуй не согласись — Высочайше утвержденный план), но за 278 рублей 62 копейки квадратную сажень. Гонецкий знал, почем нынче земля, и высчитал с точностью до копеечки.

Тяжба началась великая. Новые планы, подчищенные ловким купчишкой Фирсановым, управа и видеть не желала, сверялась со старыми. Выходило, что Гонецкий желал получить деньги за землю, которая ему и не принадлежала, хотя и была издавна огорожена забором. Тем забором взято лишку почти 40 саженей, а если точнее — 39,38. Гонецкий нанял ловких юристов. Обидевшись, он решил уступить кое-что из своего владения, но только 300 рублей за квадратную сажень. Цену он заломил безбожную — в управе так и ахнули. По расценкам Московского кредитного общества, земля расценивалась в 25 рублей за квадратную сажень! Ах, то по расценкам — так то, может, на Рогожской заставе или на какой-нибудь другой городской окраине, а не на его, Гонецкого, владении на Неглинном проезде! Заносчивого владельца пытались урезонить: в управе всего 25 тысяч рублей на покупку земли для «урегулирования, высочайше утвержденного» — если отдадут одному ему 12 тысяч, так что же останется?..

Неизвестно, сколько времени мстил бы Гонецкий управе, но вдруг подоспело долгожданное разрешение.

Городская управа рада была освободиться от привязавшегося мытаря и, вдобавок побуждаемая кем-то влиятельным из Петербурга и самим губернатором, утвердила 23 февраля 1894 года проект на постройку новых Сандуновских бань. Уступил и Гонецкий и управа: сошлись на 32 рублях 50 копейках за сажень, а всего тех саженей Гонецкий продавал одиннадцать, но уступил все сорок, если точнее — 39,38.

Сам губернатор утверждал проект, подписывал каждый лист. Архитекторы славно постарались — дом на бумаге выглядел празднично. На чертеже был не только фасад дома — нарисовали конный экипаж, благородных господ, которые глядят на вывески. Весь нижний этаж отдавался магазинам: «Европейский базар», «Предметы роскоши», «Европейский», «Прогресс» и «Картины, эстампы», «Бронза и мельхиор». Над аркой — крупные письмена: «Торговые бани. Ванны». А под надписью этой — огромный фонтан.

Архитектор вывел каждую деталь на фасаде: парные колонны вдоль каждого окна на двух нижних этажах, орнамент над окнами, на куполе, скульптуры над карнизом, художественная решетка над ними вдоль всего фасада. Картинки были столь привлекательны, что губернатор, говорят, долго ими любовался. Спросил:

— В самом деле, а почему мы препятствуем прогрессу? Непонятно мне, почему мы заставили так долго ждать госпожу Фирсанову?

Его мягко, с легкой иронией поправили:

— Господина Гонецкого.

— Да-да, — усмехнулся губернатор, — я хотел сказать — господина Гонецкого.