Сбитый ритм (СИ)

Я шарилась по кустам, над душой нависали стражницы, по прогалине маршировали монашки с расшитыми знамёнами и золотыми дисками на палках. Немыслимо прекрасное времяпрепровождние позднего утра, да.

Наконец, последний кристалл улёгся в мешок. Всё! Теперь в кладовую и свободна!

Внутренний двор обители встретил запахом нагретого песка. Это в роще деревья рассеивали жаркие лучи, а здесь, на открытом пространстве, Великий Апри сиял во всю мощь. Стрекотали насекомые, из сада доносился запах подвядшей травы. Короткие тени норовили забраться под предметы, узоры на изгороди выгорали на глазах.

Зазвонили к полуденному солцеслужению. Я вопросительно поглядела на свою «охрану», но те продолжили шагать в направлении кладовых. Хм. Не хотят своему же богу молиться — их дело, но на обед-то мы пойдём, или как? Однако сегодня все боги Вселенной решили, что телесная пища это вовсе не то, что нужно моей душе. Когда формальности с камнями завершились, и я собралась смыться, в кладовой появилась монашка: глаза блестят, на щеках — алые пятна, маленькие ручки сжаты в кулачки.

— Казнь святотатцев на площади у главных ворот! — звонко объявила она.

Стражницы переглянулись, едва сдерживая улыбки. Хранительница кладовой физически подпрыгнула. Отложила регистрационный журнал и перо, судорожно начала вынимать ключи из ящика.

— Казнь? К-как казнь? Какая? — услышала я свой голос.

— Еретики предстанут пред оком Великого Апри! — воскликнула монашка, — поторопитесь, сёстры!

Поторопитесь. Да я тебя в порошок сотру! И охрану эту черно-белую тоже! В два счёта! И как Маро поведут — всех перебью, и мы побежим, и…

А что — и?

Я глубоко вдохнула и посмотрела на коробки с кристаллами, стоящие ровными рядами на пахнущих бумагой и деревом стеллажах. Сжала кулаки, стиснула зубы. Медленно выдохнула. Посмотрела в окно на белоснежные стены древнего монастыря. Что в них толку, если священную Рощу огораживает решётка, которая не только ловкому циркачу, но и паре городских отморозков не преграда? Эх, Маро-Маро…

В голове роились планы побега и спасения, но я понимала: любое вмешательство обречено на провал. Провал такой же горький, как настойка, которую придётся теперь пить за упокой этого идиота.

***

На площади за воротами собрался весь монастырь. Сестры выстроилась ровными рядами перед памятником Воинам Апри так, чтобы остался широкий проход к монастырским воротам. Меня быстренько приткнули к заднему ряду левой группы. Спины и затылки порядком закрыли обзор, однако я успела заметить, что между «толпой» и памятником тоже осталось свободное место, на котором разместилось три кучи веток. Или тонкие дрова. Дрова?! О боги. Как там сказала эта вестница? Предстанут пред Оком Апри? Так это же…

Не додумала: раскатился колокол. Низкий звук проник в нутро, чуть ли не дробя зубы и кости. Потом колокол смолк. Раздался звон металла о камень — негромкий, размеренный. Монахини склонили головы. Я обернулась на звук и увидела мать Селестину. Её белоснежные одежды были оторочены золотыми лентами, похожими на мягкие лезвия, в руках настоятельница держала резной посох, и отмеряла каждый свой шаг его ударом.

Настоятельница дошла до памятника, поднялась по его ступеням. Тут же из ворот монастыря потянулись старшие сёстры, видимо, конклав, за ними — Курт. Священник ссутулился и то и дело передергивал плечами, словно от холода. Замыкал процессию Халнер, нацепивший поверх гостевой коты черную епитахиль.

Почти весь конклав и Курт прошли в первый ряд общего «построения», Халнер же пошел к монументу вслед за двумя старшими сёстрами в белых епитрахилях. Они разместились на ступеньку ниже Селестины, развернулись лицом к площади. Настоятельница ударила посохом. Рядовые монахини разом подняли головы и затянули гимн.

Из ворот обители начали выводить преступников. Основательно побитые и скрученные, пацаны почти что пахали носом землю — так им вывернули руки. Заметив Маро, я сделала шаг вперёд, но наткнулась на древко алебарды. Пришлось отступить. И ещё. И ещё — туда, где камни площади плавно поднимались к Цитадели, растущей из древней скалы. Да, так обзор гораздо лучше.

Преступников поставили на колени перед монументом, и Селестина начала витиеватую не то речь, не то проповедь. Сложные формулировки, отсылы к незнакомым мне законам, религиозные выкладки… Но уловить суть было несложно: ересь, святотатство, смерть.

Едва настоятельница договорила, одного из пацанов подняли, и повели к правой куче дров. Кажется, это был тот парень, что бросился убегать, и получил в спину полосатый дротик — очевидно, с сонным зельем, которое вырубает на несколько часов.

Лучше бы не просыпался вовсе. Сейчас его привязали за руки и за ноги к решетке из крепких досок, уложили на «эшафот», накрыли до подбородка тканью с письменами. Пацан сопротивлялся вяло, только с недоумением крутил головой и жмурился, словно пытаясь отогнать кошмар.

Но кошмар его только начался.