Сборник 2019 года. Том 7

В советское время не платили, а «вносили» деньги – за квартиру, за телефон, за путёвку.

Тому, кто в этом жил, так приятно сегодня «я заплатил», а не «внёс» деньги куда-то.

Я здесь нужен

Алкаш под будкой говорил:

– Мне нельзя в провинцию.

Я ещё очень нужен здесь.

Когда перестану быть нужен здесь, а буду нужен там – я поеду.

Здесь и так бардак, а без меня – развал.

Я культурный, воспитанный, пьющий человек.

Я ясно вижу своё место в этом городе.

Оно сейчас занято оборзевшей, отупевшей массовкой, купившей на базаре дипломы.

Идёт процесс жадного насыщения.

Часы не для времени.

Грудь не для младенцев.

Жильё не для отдыха.

И книги предсказателей вместо мыслителей.

Религиозность как одежда.

Подвиг как пиар.

Короче, я пока здесь нужен.

Это рухнет, Вася.

Ибо висит в воздухе, не имея опоры.

Если не рухнет – такое может быть!..

Я уеду пить в провинцию.

Там меня очень ждут.

Я-то знаю, что я здесь нужен.

Они все не знают.

Я имею вид проигравшего.

Да, Вася, хотя на зоне я их буду учить, и они меня запомнят.

Они думают, что я им рассказываю то, что было.

Нет! То, что будет!

Я-то знаю.

Этот воздух вреден только для лёгких, сердца, крови, а само тело не страдает.

Скелет, кости.

Стопа крепкая очень.

Всё отказывает, стопа держит.

Зубы рушатся, щёки стоят.

Зеленеют, но стоят.

Обнявшись, держаться легче.

Вдвоём, втроём.

Обнимешься и дышишь.

Только коленки дрожат.

Кислород весь снизу…

Нагнуться надо, чтоб вдохнуть.

Или лёжа.

Не на шестом этаже, конечно, а на почве.

Отдышался и вновь побрёл к центру, цепляясь за указатели, к работе стремясь, к зарплате стремясь.

И больничным листам.

Дошёл до работы и пошёл на больничный.

Дышать надо редко и неглубоко, зачерпывая снизу.

Ну, до встречи под капельницей.

Жужелица ты моя

Пчёлка ты моя.

Жужжишь, жужжишь.

Ни черта не работаешь.

Только жужжишь, цикада проклятая.

Почему ты столько болтаешь?

Ты не чувствуешь того, кто сидит напротив.

Он уже не слышит, а ты всё жужжишь и про то, и про это.

Ты хороший специалист, но неимоверный, затяжной, дикий разговорник.

Уже не слышно отдельных слов, только фамилии.

«Не знаете его?» И пауза… «Не знаете его?» И пауза.

«А?.. Что?.. Кого не знаете?»

Но она уже говорит дальше.

Выматывающе говорит.

И не уснуть, и не проснуться.

Она в дверях, ты на кровати.

Это больница.

Она доцент.

Хотя бы поменяться местами.

С кровати не уйдёшь, не упадёшь…

Дикая дневная дремота с открытыми глазами под нескончаемый поток…

Она уже не о медицине.

Она уже о литературе.

Она уже о выборах.

Она уже об Америке.

– Как вы мне шестьдесят рублей – так я вам килограмм. Очень просто.

– А я вам – пятьдесят.

– А я вам восемьсот грамм – ещё проще.

– Годится.

– Прошу.

Маленький и большой сидят за столом.

Большой рассказывает маленькому, как он бил рожу двоим, троим, четверым.

Маленький спрашивает:

– А вы можете совсем без причины?

– Могу.

– Избить?

– А как же…

Чистит апельсин в чёрных перчатках. Нависает над маленьким:

– Видишь значок – потрогай.

Маленький трогает.

– Выбираешь самого здорового и бьёшь. Остальные падают в салат.

– Вы можете убить?

– Могу. Я собой не владею. Я и боли не чувствую. Меня бьют, я не чувствую. Вот идут на меня трое. Я беру и отодвигаю двоих. Просто раздвигаю. Один в салате, другой в холодце. Остаётся сколько?

– Один.

– Три. Я их подсечкой разметаю. Показать?

– Да нет. Что вы?

– Я не люблю этого делать, но надо! Ты заплати за ужин. Я отдам.

– Да, да, – сказал маленький. – Я уже. Давно. Я боялся уйти.

И исчез.

Одинокий среди нас

Самое ценное в нём – честность.

То, чего уже нет у всех.

И что связано с большим личным мужеством.

Самое ценное в нём – отсутствие равнодушия.

Что тоже связано с большими неприятностями.

Это активный член Общественной палаты, самый боевой в организации инвалидов, пострадавших на поприще гражданского мужества, связанного с личным бесстрашием.

В свои годы он ещё сохранил в глазах немой вопрос, за который тоже неоднократно призывался к ответу.

Пройдя через всё, будучи бывшим главным, будучи младшим и нынешним никаким, он сохранил острые углы, избежав спрямления и закруглённости.

На вопрос, как он работает, может ответить:

– Плохо! Я ещё работаю… Это юмор… Не каждый, не каждый…

Когда всё население обтачивает и закругляет друг друга, как гальку, он сохранил острую угловатость и колющую нетерпимость своего характера.

Жаль, остался в полной изоляции.

Ещё мог жить и жить среди нас, но не смог.

Запомним его таким.

Ночью мне снится, что я сплю в аэропорту и с меня сняли часы.

Сплю и радуюсь, что это во сне.

Да… Лучше бы не просыпаться.

Но тут объявили посадку.

Интеллигенции и народу нужно разное.

Интеллигенции – Ельцин.

Народу – Путин.

Они забыли, что Ельцин рекомендовал Путина.

Мои творческие планы просты: я рассказываю о том, что у нас было, а вы догадываетесь, что нас ждёт.

Человека надо злить.

Он злой хорошо работает.

Злой, он отстаивает.

Злого не переубедишь.

Злой доведёт до конца задуманное.

Важно поймать, разозлить, натравить и отпустить.

Кстати: ошибочно думать, что все смеющиеся на вашей стороне.

Кто-то обязательно:

– А хотите, я вам скажу, что я на самом деле думаю?

Оценил. Но не согласился.