Обаяние актера на этот раз сыграло своеобразную роль. В поведении "доброго" хозяина убедительно раскрывалась атмосфера крайней неустойчивости его класса. Столкнулись два враждебных мира. "Сначала качаловский Бардин,-- говорил С. Н. Дурылин,-- почти пленяет своим каким-то чеховским уютом... Подслеповатая наивность, барская (вспомните Гаева) беспомощность (не умеет хорошенько очки протереть, не способен удержать куска сыра на вилке)... Скажет несколько слов -- точно лавро-вишневых капель накаплет вам в душу: хоть кого успокоит" {"Театр", 1939, No 9.}. Однако Татьяна говорит: "Здесь все качается и странно кружит голову". Захар, убеждающий себя и других, что он хочет "только добра", принимает как незаслуженную обиду то недоверие, которое он ощущает как со стороны рабочих, так и со стороны своих союзников по классу. "В такие эпохи разумный человек должен иметь друзей в массах", -- говорит он и тут же, при малейшем шорохе, при подозрении, что кто-то идет, шарахается в сторону. Захар убеждает Надю: "Я знаю больше тебя, поверь мне! Народ наш груб, он некультурен..." Именно тогда, когда Бардин особенно хотел казаться человеком с полетом, с широкой ориентацией, Качалов и давал зрителю до конца почувствовать его панический страх и ненависть. "Николай Васильевич говорит: не борьба классов, а борьба рас -- белой и черной!.. Это, разумеется, грубо, это натяжка... но если подумать..." Жена Захара, Полина, смотрит на него влюбленными глазами. "Это новое у тебя..." -- вслушивается она. "Это схематично, недодумано... -- мямлит Бардин.-- Надо понять себя, вот в чем дело!" Он любуется своими интонациями, в которые Качалов, со своей стороны, вкладывает яд, разоблачающий образ изнутри. Бардин сидит на сцене лицом к публике (Полина стоит около). Он "философствует", он чувствует себя носителем какой-то "зернистой" мысли, правда, еще не успевшей обрести устойчивость. Ему чуть конфузно от "идейной близости" с прокурором, но зрителю ясно, что на досуге он найдет для этого своего "зерна" какую-то иную, "достойную" форму. Качалов обнажает здесь под маской лицемерной скромности и самодовольство, и самосознание класса. Это был один из изумительнейших моментов в роли. Зритель, воспринимая со сцены живую "философию" российского либерализма, ощущал типичность образа. Качаловский Бардин "отдыхал" в этом словоизвержении, купался в нем, испытывал скрытое наслаждение. И в то же время едкая усмешка актера, нашего современника, окрашивала каждое его движение, каждую интонацию. Игра Качалова во "Врагах" была названа критикой "гражданской казнью, совершенной на подмостках театра".
Качалов в роли Захара Бардина так убедительно освещал исторические судьбы российского либерализма, что естественно заставлял зрителя вспоминать соответствующие ленинские высказывания в статье "Памяти графа Гейдена": "Он сам не участвовал в порке и истязании крестьян с Луженовскими и Филоновыми. Он не ездил в карательные экспедиции вместе с Ренненкампфами и Меллерами-Закомельскими. Он не расстреливал Москвы вместе с Дубасовым. Он был настолько гуманен, что воздерживался от подобных подвигов, предоставляя подобным героям всероссийской "конюшни" "распоряжаться"... Разве это не гуманно в самом деле: посылать Дубасовых "насчет Федора распорядиться" вместо того, чтобы быть на конюшне самому?.....-- Золотой был человек, мухи не обидел! "Редкий и счастливый удел" Дубасовых поддерживать, плодами дубасовских расправ пользоваться и за Дубасовых не быть ответственным" {В. И. Ленин. Соч., т. 13, стр. 41.}.
24 октября был творческий вечер Качалова на курсах усовершенствования комполитсостава РККА имени В. И. Ленина. В последних числах месяца Качалов присутствовал в ЦДРИ на проводах бригады МХАТ, выезжавшей на Дальний Восток для обслуживания ОКДВА. В журнале "Говорит СССР" появилась его статья о работе актера перед микрофоном. Почти все эти годы Качалов выступал на торжественных Октябрьских вечерах в Большом театре, обычно с чтением стихов Маяковского.
В "толстовские" дни (25-летие со дня смерти) Качалов выступал в ряде вечеров. В декабре ездил в Ленинград. Были намечены его выступления в том же сезоне в театрах Иванова, Костромы, Ярославля. Появилась в "Советском театре" его заметка "Язык на сцене".
ПОЕЗДКА В КОЛХОЗ