Сборник статей, воспоминаний, писем

   Однако это ощущение трагизма жизни, неприятия действительности таило в себе известную опасность -- опасность ухода в "мировую скорбь" как в прибежище, оправдывающее бездействие и пассивность. Нет сомнения, что качаловский Гамлет 1911 года нес в себе эту опасность. "Меня больше всего волновала _м_и_р_о_в_а_я_ _с_к_о_р_б_ь_ Гамлета", -- признавался Качалов.

   В образе Гамлета, созданном Качаловым, основной являлась проблема несовершенства мира. Его искусство было направлено к отрицанию современного буржуазного общества. Но в то же время скорбное гамлетовское размышление о несовершенстве жизни приводило Качалова к ощущению трагического одиночества и безысходности. Гамлет -- Качалов верит в светлое будущее мира, стремится к нему, но не борется за него. Жажда веры и трагедия неверия, стремление к подвигу и сомнение в его целесообразности, сознание необходимости изменения мира и в то же время отказ от борьбы -- эти противоречия, характерные для интеллигентских настроений той поры, характерны и для Гамлета -- Качалова. Его нравственная задача заключалась именно в том, чтобы "спасти мир", восстановить "попранную справедливость". В конечном итоге качаловский Гамлет оказывался пронизанным идеей победы человеческого над бесчеловечным. "...Гамлет должен быть единственным настоящим человеком, единственным полноценным, гармоническим, большим, новым человеком, живым, растущим, борющимся человеком, погибающим, но своей гибелью побеждающим", -- так понимал Качалов смысл своей роли.

   Казалось бы, что для Качалова, раскрывавшего прежде всего _ф_и_л_о_с_о_ф_и_ю_ Гамлета, одним из центральных моментов роли станет монолог "Быть или не быть?", где как раз трагедия мысли, "философское" в "Гамлете" дано Шекспиром наиболее ярко и обнаженно. Однако этого не случилось. Монолог "Быть или не быть?" внутренне как-то не звучал у Качалова. Были отдельные положительные отзывы, но подавляющее большинство критиков находило исполнение этого прославленного монолога неудачным. И это казалось странным, непонятным, даже изумляло некоторых рецензентов.

   Отчего же это происходило? Отчего этот монолог, вообще крайне редко удававшийся в театре, оказался "не в фокусе" качаловского исполнения?

   Он был умно и тонко прочитан артистом ("Качалов здесь очень интеллигентно, очень тонко и умно нес мысль", -- говорил нам Вл. И. Немирович-Данченко), но был лишен одухотворенности и трепета, которыми были пронизаны у Качалова мечты Гамлета о человеке во втором акте.

   После беседы с В. И. Качаловым у нас создалось впечатление, что он как-то не был захвачен этим монологом по существу. Не потому ли, что настойчивая мысль Гамлета о самоубийстве, гамлетовское жизнеотрицание, давшее даже повод рассматривать этот образ как мрачную "трагедию пессимизма", были по своей сущности _в_н_е_ _о_с_н_о_в_н_о_й_ _т_е_м_ы_ качаловского Гамлета?

   Для Гамлета -- Качалова оскорбительна и невыносима мерзость действительности. Он исполнен сострадания к несчастьям человечества, но вместе с тем он полон истинной привязанности к жизни, ее мудрого и глубокого приятия. Так же как и у Чехова: "Груба жизнь!" -- и одновременно постоянно звучащий мотив -- "Надо жить..." Приятие жизни, любовь к жизни, столь характерные для всего творчества Качалова, накладывали свою неизгладимую печать и на его Гамлета.

   Враждебна не жизнь как таковая -- враждебны социальный гнет и несправедливость, которые господствуют в жизни, окутывают ее тиной, делают ее горькой юдолью скорби. Такая жизнь унизительна, и против нее страстно восстают все силы души, отстаивая каждый клочок прекрасного, сохранившийся незапятнанным в мире и людях, -- таким мировосприятием! был пронизан качаловский Гамлет. Поэтому во втором акте "Гамлета" исполнение Качалова было особенно проникновенным и художественно волнующим. Сцены второго акта были наиболее близки и дороги самому артисту. Именно здесь полнее и отчетливее всего звучала _о_с_н_о_в_н_а_я_ _т_е_м_а_ его Гамлета: мучительная скорбь о несовершенстве мира, _т_о_с_к_а_ _п_о_ _л_у_ч_ш_е_й_ _ж_и_з_н_и, имеющие в своей основе глубокую веру в человека и в его предназначение.

   Сцены второго акта, по общему признанию, были высшим достижением Качалова в спектакле. В этом сходились как защитники, так и противники качаловского исполнения. Здесь, может быть, глубже, чем в другие моменты спектакля, проявился артистический талант Качалова. Эти сцены принадлежат к числу лучших, наиболее значительных и прославленных созданий артиста. Не случайно, что в 1928 году, подводя итог своему тридцатилетию, МХАТ включил в состав юбилейного спектакля эти фрагменты из "Гамлета" наряду с отрывками из других постановок, имевших этапное значение в творческой эволюции Художественного театра. Не случайно и то, что сам Качалов, который особенно любил в "Гамлете" именно эти сцены, спустя почти тридцать лет после премьеры ввел в свою концертную программу "монтаж" из второго действия трагедии, играя при этом не только роль Гамлета, но и всю сцену целиком -- и Полония, и Розенкранца, и Гильденштерна, а позднее -- и Первого актера.