Счастливое старение. Рекомендации нейробиолога о том, как жить долго и хорошо

В том же году авторы двух обзорных статей попытались объяснить это противоречие[158]. Существует ряд сложных технических и методологических проблем, связанных с измерением количества нейронов. Поскольку (пока) их невозможно физически подсчитать, оценки основаны на множестве концептуальных и статистических выводов. Обе команды использовали присутствие белковых маркеров (DCX и PSA-NCAM), которые обычно сопровождают рост нейронов. Маркеры же измеряются только во время аутопсии, а значит, противоречивые результаты объясняются различиями в условиях хранения мозга в промежутке между моментом смерти и временем обследования. По данным некоторых исследований, у животных при росте новых нейронов необязательно регистрируются эти белковые маркеры.

Вы все еще в замешательстве? Я тоже, как и другие нейробиологи. Наука пока пытается разобраться в этом вопросе, и в данный момент я вынужден признать, что на самом деле мы не знаем, происходит ли в гиппокампе взрослого человека рост новых нейронов. Однако убедительные данные, полученные за 20 лет исследований, дают основания полагать, что он действительно имеет место. Одного исследования, в ходе которого не удалось обнаружить производство нейронов у взрослого человека, недостаточно для отрицания выводов десятков других исследований, обнаруживших его, или десятков исследований на животных, подтвердивших, что у них продолжается рост нейронов. И нет причин полагать, что у людей все должно быть иначе. Однако даже отсутствие нейрогенеза не означает, что новые воспоминания не формируются или что объем нашей памяти ограничен. Память заключена в связях

между нейронами и в синаптической пластичности, а этот процесс длится всю жизнь.

Канадский психиатр Норман Дойдж приводит примеры людей, чей опыт подтверждает такую синаптическую пластичность, или перестройку нейронных связей, – от женщины с поврежденной вестибулярной системой (отвечающей за положение тела в пространстве) до мужчины с фантомной болью в ампутированной конечности. У них произошла функциональная реорганизация мозга во взрослом возрасте.

В 1976 году нас учили, что нейропластичность достигает пика в подростковом и раннем взрослом возрасте, а люди 60 лет и старше не могут даже надеяться на такое полное и быстрое ремоделирование мозга. Тем не менее мозг взрослых людей действительно пластичен и способен на великие свершения в плане перестройки и адаптации; просто это происходит немного дольше, поскольку большая часть (хотя и не все) процессов в нем с возрастом замедляется.

По всей видимости, способность к нейропластичности ухудшается не в такой степени у тех людей преклонного возраста, которые на протяжении многих лет заставляли свой мозг мыслить иначе и создавать новые связи. Если вы занимаетесь творческими видами деятельности (живописью, скульптурой, архитектурой, танцами, писательством, музыкой и другими видами творчества), значит, все это время тренировали свой мозг, стимулировали его интересными способами, поскольку каждый новый проект требует адаптации, способности взглянуть на мир под несколько другим углом, а затем действовать в соответствии с этим. Этот принцип не ограничен творческими видами деятельности: любое занятие или хобби, заставляющее вас вступать во взаимодействие с миром и каждый раз реагировать на него иначе, и есть то самое действие, которое защитит вас от деменции, ригидности и нейронной атрофии. Это касается маляров, арбористов, спортсменов, серийных предпринимателей, публицистов, профессиональных водителей, любителей кроссвордов, игроков в бридж и многих других.

Мой собственный опыт игры на музыкальных инструментах показывает, что ремоделирование может происходить в любом возрасте. Иногда во время концертов мои друзья-музыканты вызывают меня на сцену для исполнения одной-двух композиций, и я играю на той гитаре, какую мне дадут. Все инструменты разные, поэтому я обычно сталкиваюсь с такими параметрами, к которым не привык, – разная высота ладов, расстояние между струнами, натяжение струн и толщина грифа. Иногда мне дают акустическую гитару, после того как я несколько месяцев играл на электрической. Адаптация происходит практически мгновенно. Мозг музыканта содержит абстрактную репрезентацию того, как должен работать его инструмент и как с ним должны взаимодействовать его пальцы, и вносит коррективы. Еще более тонкая адаптация произошла, когда однажды я сломал ноготь среднего пальца правой руки, которой перебираю струны. Я просто «сказал себе», что этот палец вышел из строя, и делал двумя соседними все то, что обычно делает этот палец. На такую подстройку мне понадобилось не более пяти минут – вот вам и пример нейропластичности. По признанию великой пианистки Мари Кодама, ей часто приходится менять хорошо отрепетированную постановку пальцев уже во время концерта, в зависимости от фортепиано или акустики зала[159]. Таким образом, хотя схемы движения пальцев сохраняются в памяти, абстрактное представление о них, по всей видимости, тоже заносится туда, и к нему можно получить доступ.