Сделка 2 (СИ)

К тем, кому на всё, включая прилия, плевать с вершины Джомолунгмы, я имела двоякое чувство: иногда сетовала, что не из той лиги, но, напоминаясь, что давно обогнала большинство из них по статусу и успешности, искренне соболезновала. Тем временем, ритины изгибы, живот, бёдра слегка прислонились островками тепла к моим ягодицам и пояснице, пробуждая природу биться и брать своё. Падающая честь осела флангом в плечах, держащих тело, словно вешалка в шкафу пиджак. Ритины пальцы, закопавшись в утешительно кромешной тени, касались моего бедра, по-ковбойски скликивая табун муражек, пикирующих беспорядочными стаями в пропастях моего женского космоса. Конечно, если б больше света, я бы дистанцировалась. Меня поздно осенило, что мы итак вполне плотно слеплены друг с другом, чтобы это было заметно той же Светлане, бросившей убийственно разоблачительный взгляд Рите в лицо, и чинно ею отражённый. Предвестник позорного провала переложился на мой всё-в-порядочный фас, но улетучился со следующим музыкальным аккордом. Во мне пульсировал презрительный страх, грозя превратить в низменное недостойное существо, но, по неведомым причинам, лишь углублял приступ вожделения.

- Есть и другие места, - обмолвила Рита.

- Предлагаешь сбежать? - я повела бровью, полуобернувшись и примечая лукавые искорки; повторы по маршрутам набивались в дежавю, голос вероломно захрип. - Или снова затеяла кошки-мышки?

В блеске её глаз мешались пики римлян, костры ведьм, шумели прогибаемые штормом высокие тропические леса. “Господи, Валя, ты пропала…”, - я довольно ясно осознавала всю чреватость ситуации, но призрачный голос рассудка тонул, не давая вытянуться из трясины, - ни за образ поскучневшей Тани, с болезненно напряжёнными в загадочной улыбке скулами; ни за Борю, фонтанирующего гипнозом делового фарса в окружении трёх мужчин; ни за Светлану, обхватившую лёшины плечи,… ни за кого. Я затравленно никла в ритино родное и коварное тепло. На следующей неделе придётся пожинать плоды таниной мигрени, усиленной галантным итальянцем, рачительных речей которого мне-таки не удалось миновать. Если бы Рита поцеловала меня при всех, я вряд ли смогла бы сопротивляться. А она почти касалась губами моего уха, готовясь к фразе. Со стороны мы верно смотрелись не хуже любой любовной парочки. “Хоть на край света”, - зудело где-то в темени. “Она не для меня, и вряд ли будет. У неё - жених…”. Но в этот момент меня уже не существовало. Этот момент меня - утоп в ней, в её зыбучих песках. В глазах мутнело от близости, и я вверялась пороху шестого чувства, существуя на слух; на тепло; на запах; на пальцы, оставлявшие на коже жгучие отпечатки.

Я не заметила, как Лёша, вихрю подобно, одолел известные дистанции и наскочил на меня, расплёскивая по моей рубашке и пиджаку вино.

- Держи ещё одну поклонницу, - проплёл он, спотыкаясь о стол и едва не обрушиваясь на него.

- Господи, Лёша, ты пьян! - я схватила его за рукав. - А ну марш домой!

- Не тебе решать! - огрызнулся он.

- Лёша, Лёша, - стремглав, образовалась Рита, заграждая меня. - Пойдём танцевать!… Ну! - в её голосе послышался неожиданный приказ, будто она втайне подрабатывала на руководящей должности.

- Чёрт, - я только развела руками, обречённо оглядывая испорченную рубашку и направляясь к дамской комнате. - Ну, что за чёрт?…

Нехитро, “на автомате”, я замывала пятно, когда на пороге показалась Светлана. Сколько машинальности прорастает в нашу жизнь силой привычек, простых умений, основ жизнедеятельности, - толкаясь словно бабка на базаре, среди событий и обстоятельств, - прилипая на язык, пронизывая принцип мысли, проникая в нервные реакции. Даже чувства к другим людям, - по крайней мере, большинству, - становятся определённым навыком восприятия.

- Хорошо, что вино белое, - обронила визитёрша.

- Рада, хоть кто-то в этом находит какие-то плюсы.

Светлана довольно продолжительно наблюдала за моими движениями. Отношение к собственной персоне вымунштровано временем: оно в этом привычном отражении - с годами короткой и фасонной стрижкой, края чёлки из которой, загибаемые за уши, порой непослушно выбивались на лоб; с лицом, в черты которого пропечатались хрестоматийности пережитого, некогда называемые трудностями; с небольшим, но твёрдом подбородком, и узкими скулами; с голубыми глазами; с изящными линиями бровей; в одежде, которая подбиралась с рассчётом к созданию нужного впечатления и ракурсных позиций. В кругу ряда людей я считалась привлекательной и незаурядной личностью, и этого было достаточно для неколебимой уверенности в себе, воспитанной и взлелеянной, как любимое чадо.

- Вы что-то хотели? - наконец, спросила я.

- Да. Я… - она осеклась, но продолжила: - Почему вы это допускаете?

- Простите? - переспросила я, состроив правдоподобную гримассу недопонимания. - Разлили вино? Не скажу, что получила особенное удовольствие, но… Все отдыхают, некоторые перебирают. За всеми не уследишь, да и ни к чему. Правильно?

- Ей же всё равно, она не скрывает…

- Вы про что? - нейтрально поинтересовалась я. “Зависть? Попытка меня защитить? От чего?”