Себя преодолеть

Столкнулся я с ним нечаянно: перепутал двери раздевалок. Мужчина сидел на стуле и держал медицинский шприц. Тогда меня поразила не белизна обнаженного тела (как у северян, до мраморного, светящегося оттенка) и не шприц с мутным раствором, а удивительная схожесть позы, да и, пожалуй, самой внешности с роденовским «Мыслителем». Лишь черты лица у него были не такие резкие, как у знаменитой скульптуры. И мышцы массивнее, грубее — живые напластования под кожей.

Мужчина заерзал, пытаясь незаметно отвести руку за спину. Допинг — запрещенный прием в спортивной борьбе, зачем рисковать?

Я же, бормоча извинения, выскочил в коридор. Благообразный служитель с упреком посмотрел на меня и снова задремал.

У себя в раздевалке среди разбросанных на столе вещей я отыскал бумажный стаканчик. Налил воды. Пить не хотелось. Я выпил воду. Поднялся на подоконник и распахнул форточку. В комнату вошел ровный шум осеннего дождя. Пахнуло сыростью. Ухнул и повис в мокрой тишине одинокий паровозный гудок.

«В трико: значит, ему сейчас на помост, — подумал я. — Допинг он, наверное, уже ввел».

Радио передавало репортаж о соревнованиях. Слишком громко и неправдоподобно интересно говорил ведущий. Я поискал выключатель. Не нашел. Встал на стул, отсоединил провода и сел у окна.

Можно часами смотреть на костер, море, звезды, слушать плеск дождя и шум леса. Во мне рождается ответная песня, мерная, как гудение огня. Я цепенею, сливаюсь с костром и вместе с пламенем обугливаю сучья, поленья, сырой валежник.

Под меланхолический шорох дождя я размечтался и позабыл обо всем на свете.

Среди нахлынувших образов мелькнуло слабое воспоминание о незнакомом мужчине со шприцем в руке.

«Любопытно, чем это кончится?» — И я вернулся в действительность.

За окном по-прежнему не унимался дождь, и лишь прибавился новый звук — звонкие удары больших капель с крыши.

«Гляну на парня», — решил я и направился в зал. В коридоре поболтал с ребятами. В этой весовой категории от нашей команды никто не выступал, и мы не волновались.

Я не пошел на места для участников, а расположился на боковой трибуне под самым потолком. Сверху отлично видно. Не считая худенькой девушки, моей соседки, и еще двух пар, рядом никого не было.

Пока выступали слабые, я уселся поудобнее и предался воспоминаниям. С самого утра я ощущал слезливую потребность погрустить о доме, но опасался: эти мысли сольются с болезненным чувством ожидания, и я раскисну.

Сначала я «философствую»:

«Чем больше живет человек, тем реже испытывает безмерное и полное счастье юности. Очень жаль и очень плохо».

Потом тормошу память...

Я суворовец. В кармане — увольнительная. Сижу в пустынном парке, завьюженном снегом. Обледеневшие дорожки отражают луну и редкие желтые фонари.

Из сугробов торчат спинки скамеек. Зябнут ноги, и хочется есть. Я бегу в магазинчик и набиваю карманы шинели сухарями. На другое нет денег.

Я грызу сухари и слушаю музыку.

Черный зев репродуктора. Безжизненные аллеи. Паутина голых деревьев. Уютный свет в далеких окнах.

Я бредил будущим и был счастлив.

Много лет спустя я пытался вернуть это счастье. В лучших залах наслаждался любимой музыкой. Был сыт и не мерз. И... был счастлив, но разве тем далеким счастьем раскрывающейся жизни!

Беспокойное поведение соседки вывело меня из задумчивости. Девушка вскрикивала, бормотала что-то. Я глянул на сцену и сразу узнал в атлете мужчину, вогнавшего себе под кожу допинг.

«Мыслитель», как я иронически окрестил его, явно испытывал все последствия наркотика.

Его качало. Дышал он тяжело. Я отлично слышал хрип здесь, наверху.

Соседка исступленно причитала.

Штангу он поднял, но из последних сил. После таких подходов я словно в разобранном состоянии. Валюсь за кулисами на стул, и нет сил слово вымолвить. Работа на пределе. Лежу и чувствую, где у меня сердце и как течет кровь, точно я медицинский атлас, а не человек.

Пока выступали другие, я разглядывал девушку. «По-видимому, они близкие люди, — размышлял я. — Тогда мне вас жаль. И тебя, парень, и вас, моя соседка. Сейчас ему будет совсем скверно. Лучше уходите, — мысленно советовал я. — Уходите! Он дорого заплатит за глупость. Не знать, что вгоняешь в себя! Это уж слишком, приятель!»

Я разошелся и спорил с ними, как будто мы сидели втроем и беседовали.

«Если пускаются на такие штучки, обязательно пробуют заранее, — назидал я, словно и впрямь прошел огни и воды. — Все допинги, будь они неладны, разного действия. Ошибешься в выборе, и вместо мышечной радости и легкости — дурман и рвота. Нужно найти тот из них, который на тебя воздействует правильно. А потом определить дозу. Слишком большая расстроит нервы и сердце: полезешь на стену. Мигом нарушится координация. Движения станут рваными, как у марионетки, — вещал я тоном знатока. И вдруг непроизвольно осекся. — Что ты мелешь, болван? Понаслышался теорий от Орлунда — и несет тебя. Складно он вчера разливался: «Важно время. Слишком рано — запал сработает до вызова. Промедлишь — взрыв случится уже за кулисами. Поздно». Не тренер — аптекарь. Он только не сказал, что творится с человеком после допинга.