Но среди всей этой разношерстной публики обнаружилось и несколько явно заинтересованных граждан и гражданок, как правило, среднего возраста. Они не орали, не хохотали, не пили газировку и не жевали поп-корн, сидели тихо и терпеливо ждали лектора. Лена посмотрели на эти вовлеченные гадкие лица и испытала прямо таки прилив классовой ненависти.
«У с-суки, из-за вас вся эта хуйня и творится, ботаны проклятые, всю жизнь людям портите своими постными рожами и мозгоебкой, но ничего… Скоро уже. Всем вам падлам устрою, выкинем на хер всех этих кубистов и абстракционистов и нормальные картины повесим, чтобы люди радовались. И школьную программу переделаем, уберем всю эту поганую заумь, пусть детишки, наконец, поживут в свое удовольствие».
Вошла сухонькая старушка в очках, она была очень бедно, но опрятно одета, а в руке держала указку. Лене вдруг почему-то вспомнилась школа, хотя она уже давным-давно постаралась полностью забыть те крайне неприятные годы.
Старушка начало старомодно: «Попрошу вас потише, товарищи».
«Ага, нашла себе товарищей, ты посмотри на нее» - сказал Илья Лене вполголоса и ткнул в лекторшу пальцем: «Ты видела когда-нибудь такое чучело? Посмотри, посмотри на этот брючный костюмчик, таким и бомж побрезгует, а туфельки как тебе? А ведь сейчас учить нас будет, как правильно понимать искусство, блядь. Охуеть можно! Ну чему эта тля сможет нас научить, а Лен, если она не может даже на шмотки приличные заработать? И мы приперлась сюда ее слушать, я тебя люблю, дорогая, но иногда ну не понимаю ни хуя, вот хоть ты тресни!»
«Врага надо знать в лицо» - ответила Елена: «И изучить все его подлые повадки».
«Ну ты и мозг…» - восхищенно произнес Илья: «Всё, молчу».
«Если начать с географии, то самая важная точка нового течения в живописи, которое зародилось на рубеже XIX – начала XX века, это город Париж, именно там, как говорит сейчас молодежь, была основная тусовка художников, работающих в этом стиле…» и лекция пошла по накатанной.
«Вот я не пойму все равно, Лен. Париж в то время, этош по сути концентрированный кайф, если бабки есть, конечно. Но я бы их достал, по-любому. Тут тебе и бляди, и наркота в аптеках продается, и абсент – любой каприз за ваши деньги. И каким-то мудакам пришло в голову взять холст и краски и начать рисовать всякую хуйню. Ладно, если бы за это бабос платили, но ведь судя по тому, что рассказывает наша лекторша – они были все бедными как церковные мыши. Вот какого хера не найти нормальную работу? Импрессионистов этих надо было сразу в дурдом сдавать, а неагрессивных куда-нибудь на общественные работы, хоть какая-то польза от дебилов».
Елена вдруг развернулась к супругу: «Каких таких блядей тебе не хватает? Деньги он бы достал. Я тебе блядь, достану, крысеныш!»
«Да Лен, это я так, к слову».
«Слова выбирай, а то отрежу твой поганый отросток».
Илья, зная злобный нрав своей супруги, испуганно заткнулся.
Тут лекторша замолчала и поставила на обшарпанный столик древний диапроектор.
Илья, радуясь паузе, зашептал в ухо возлюбленной: «Посмотри Лен, на эту древность! Этош раритет, выпущен поди в прошлом веке, еще при Лёне Брежневе. Ну чо, у Пушкинского музея денег нет на ноутбук, да ладно, не поверю. Поди спиздили умные люди и правильно. А скоро и ты во все схемы впишешься, ты ведь женщина сообразительная».
Елена слегка оттаяла от лести, а старушка тем временем вставила первый слайд и выключила свет.
«Анри Матисс. Красные рыбки» - торжественно и даже со слезой восторга в голосе, произнесла старушенция.
«Ёб твою мать» - почти хором прошептали супруги.
«Бля, Лен, нахуя мы сюда пришли? Я же говорил, блядь! Да, понятно, враг и все такое, его нужно знать в лицо, но это же пиздец. Зайди в младшие классы школы, там таких рисунков блядь, через один. Что это на хуй? Столик блядь кривой, банка кривая, а рыбки как будто хуем намалеваны».
«Да… уж» - в трансе ответила Елена: «Я думала, тут хоть немного поприличней, ну да ладно, пришли уже, сидим, посмотрим чо дальше будет».
Восторженный рассказ лектора о знаменитом художнике, парочка пропустила мимо ушей. Следующий слайд будущей деятельнице культуры понравился немного больше, но, как и предыдущий, вызвал массу нелицеприятных вопросов к странному живописцу:
«Ну эти хоть немного на людей похожи. Но все равно, кривовато как-то, а чо у арлекина рожа такая перекошенная? Да и Пьеро этот не намного лучше, урод какой-то блядь. Искусство должно вызывать возвышенные чувства, а это что? Я такую картину даже в сортире никогда бы не повесила – люди там делом занимаются, а с такими картинами и до запора недалеко. Поль Сезанн какой-то, сука. Походил бы сначала, поучился у хороших людей, прежде чем подобные ебала малевать. Наши, российские художники, кстати, по сравнению с этими мазилами просто небо и земля – Никас Сафронов, Илья Глазунов, мы культурная нация, не то что эти лягушатники».