Рябинин схватил старичка за шиворот и, поставив его к себе на колени, надавил в область солнечного сплетения, как учили на занятиях по оказанию первой медицинской помощи. Домовой закашлялся и начал дышать. Глаза вернулись на свои места, по его морщинистым щекам из них потекли слезы. Еще минуту он откашливался и вытирал красную картошку носа, рукавом пижамы. Рябинин вытащил из своего кармана клетчатый носовой платок и протянул его Фильке. Тот с благодарностью закивал головой Рябинину, взял его и трясущимися руками поднес к слезящимся глазам.
– Почему, ты не помогла ему, он же мог задохнуться и умереть? – обратился Рябинин к Недоле.
–
Рябинин вздрогнул и подскочил, так что задел головой обшивку машины. На улице уже рассветало, дождь закончился, из леса наплывал туман.
– Сон. Слава Богу, это всего лишь сон, – успокоил он себя. – Я не схожу с ума, у меня нет никакой Недоли, и никаких домовых не существует. Он так обрадовался этому своему умозаключению, что стал насвистывать какую-то популярную мелодию, вышел из машины, потянулся, несколько раз присел, сделал пару наклонов, чтобы размять спину, и еще раз обошел машину, чтобы посмотреть, на сколько сильно он застрял. К его удивлению колесо стояло не в канаве, а рядом. У Рябинина глаза непроизвольно стали подниматься на лоб: «что за ерунда, он же не мог выехать ночью из канавы, это он точно помнит, а может быть, ему и это приснилось, так же, как и все остальное. Ну, да конечно, – стал размышлять Рябинин, – я устал, остановился, шел непроглядный дождь, видимость была практически нулевая, я уснул и мне приснился весь этот бред».
Он сел за руль (как не странно машина завелась сразу, хотя стартер он так и не починил), и отправился дальше. Утром он перемещался значительно быстрее и уже к полудню достиг заветного указателя «Латуринск».
***
Илья Петрович Губкин пел своим студентам-практикантам такие же дифирамбы, как до этого ректор медицинского института. Ничего нового Рябинин не услышал, за исключением, пожалуй, того, что перед отъездом Антонов побывал в гостях у бывшего хирурга Северского. Но поговорить с ним не удалось, так как хирург был в очередном запое. Он только плакал, вспоминал какую-то Лилю, и корил себя в том, что не смог ее удержать и понять. Об Антонове он только и смог, что сказать: «Помню, помню, интересный мальчик».
– А вы знаете, – обратился он к Рябинину, – он что-то узнал, про нее…
– Про кого? Не понял Рябинин, – про Лилю?
– Нет, про Берегиню, хотя может быть и про Лилю тоже… – Зачем, я тогда выпроводил его? Зачем не спросил, отчего он интересуется ею? – начал причитать и заламывать руки Северский. Потом зарыдал в голос, уронил голову на стол рядом с недопитой рюмкой, а через минуту, Рябинин понял, что он уснул.
Через полчаса после встречи с Северским, Рябинин подъезжал к медицинскому колледжу где училась Тоня Белова. Она долго не решалась, стоит ли говорить всю правду Рябинину, или с него хватит и того, что он уже знает. Но потом все-таки назначила встречу Рябинину, через час, в придорожном кафе.
Рябинин был смертельно голоден, поэтому сразу же помчался его искать, накидываться на еду при девушке было неудобно, и он решил, что как раз успеет плотно поесть, а когда придет Тоня, он вместе с ней выпьет чашечку кофе.
Кафе с громким названием «Престиж», оказалось такой же обшарпанной забегаловкой, как и все в этом городке. Меню не отличалось большим ассортиментом, и Рябинин заказал большую порцию борща «по-деревенски», две котлеты с картофельным пюре и салат из свежих овощей. Сорок минут ему пришлось ждать свой заказ, хотя посетителей в кафе, кроме двух дальнобойщиков не было.
Когда, наконец, перед Рябининым появились тарелки с едой, и он только взял ложку и приступил к приему пищи, как на пороге кафе появилась Тоня. Она беглым взглядом нашла Рябинина и направилась к его столику.