Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Вскоре весной угнали молодых парней и девчат в Германию. После их угона на дорожные работы стали выгонять и нас, малолеток. Ремонтировали дорогу Милеево-Хвастовичи. Старики возили на лошадях бревна с сараев, а нас заставляли засыпать бревна землей. Через некоторое время нам объявили, чтобы мы пришли утром к дому старосты. Нас переписали и сказали, чтобы мы взяли продуктов питания, одежду для отправки в Германию. Утром большая колонна в сопровождении полицаев двинулась на станцию Теребень. В Теребени нас до подхода поезда загнали в сарай и начали перекличку. Я с ребятами расположился в углу и вовремя не услышал, что выкликали меня. Какое-то время была тишина, пока я пробирался через толпу, а когда я подошел, то неожиданно получил удар по голове.

Приучали к новому порядку. Погрузили нас в телятники и повезли на Брянск. В Брянске нам дали по кирпичику эрзац-хлеба и сказали, что это на 5 дней. До Германии везли очень долго, пропуская немецкие эшелоны, загоняя нас в тупик. Четыре дня мы совершенно ничего не ели. Правда, была вода. Довезли нас до Белостока и там нам устроили баню. Мужчинам, имеющим волосяной покров, смазали эти места какой-то мазью, нас этой чести не удостоили. Баня представляла собой высокий потолок, вверху которого имелись душевые приспособления. Большими каплями шла вода и никто из нас не отважился встать под холодную воду. Была команда подойти к душу и производить помывку, так как на улице стоит новая партия. Мы продолжали стоять у стен бани, худые, кожа да кости, особенно плохо выглядели старики, ведь ели хлеб из картошки с примесью липовых листьев. Внезапно банщик схватил шланг и упругая струя ударила по голым телам несчастных.

Я почувствовал боль и страшный холод, бросился со всеми в центр бани и начал мыться. Мыла не было почти у всех. После белостокской бани часть людей осталась в Белостоке, а нас, перенесших этот душ, повезли в Германию.

В Германии выгрузили из телятников, построили в колонну несколько тысяч и стали отбирать людей немецкие бауэры. Нас, оставшихся несколько тысяч, погнали через чистенький ухоженный лес к Берлину. Наша колонна представляла собой пеструю толпу, двигавшуюся по улицам Берлина несколько часов. Большинство из нас обуты были в лапти, обмотанные веревками, кое-кто был в резиновых галошах. Несмотря на теплую погоду у большинства из нас были шапки, изредка кепки.

Я, деревенский мальчик, как и все идущие рядом со мной такие же дети, был очарован красотой золотых и серебряных реклам на стенах и окнах магазинов, театров, ателье, гостиниц, офисов. Когда надоело смотреть на эту берлинскую пестроту, то обратил внимание на то, как справа и слева, заполнив тротуары, стояли немцы и показывали на нас пальцами. Очевидно, нашли что-то в нашей колонне интересное. В то время я не придал этому большого значения, а спустя десятки лет я понял, что немцы протащили нас по многолюдным улицам Берлина для того, чтобы показать своему народу русских как низшую расу.

Как-то я смотрел советскую кинохронику, где показывали колонну немецких захватчиков, шагавших по улицам Москвы и вспомнилось, что творили немцы с нами.

Пришли мы в лагерь Зеенштрассе, разместили в щитовые бараки на двухярусных нарах-кроватях. Вместо матрацев на кроватях лежало три квадратика, обшитых тканью из бумаги, древесные стружки и старенькое одеяло. Подушек не было, из посуды — ложка, кружка и миска. Жили мы в интернациональном лагере, но нас, русских, отгородили от иностранцев дополнительной решеткой. Между бараками были какие-то подвалы. Мы думали, что это для хранения картофеля, а оказалось, как позже узнали, это бомбоубежище.

Несколько дней по приезде мы не работали, как нам объяснили, был карантин. Кормили так: кружка чая с сахарином и хлеба батон 800 грамм на 4 человека. В обед только суп из шпината, подобие нашей капусты. Спать ложились без ужина. Обед в период карантина раздавал поляк маленького росточка, которого звали Гоголь. Гоголь очень плохо говорил по-русски, но хорошо матерился. Но мы кое-что понимали... У него была такая привычка. Раздав баланду по ковшику в первый день кормежки, он весело крикнул: «Кому добавки?» Мы, попив баланду, тут же на плацу из котелков, не видя подвоха, сбивая друг друга, бросились за добавкой в очередь. Но когда увидели, что счастливого первого обладателя баланды Гоголь огрел по спине ковшом, то очередь за добавкой так же быстро разбежалась. Остались в очереди наиболее выносливые. Удивительно то, что когда Гоголь объявлял добавку, подходили те, которые испытали на своей спине удар ковша.

Во время карантина один лагерник сбежал из лагеря. Мы были в бараках и о побеге ничего не знали.

Однажды раздался свисток полицейского. Это был сигнал к построению. Мы выстроились у своих бараков, потом всех нас скучили поближе, и я увидел лагерфюрере Рольфа с русской переводчицей Наташей (слышал, что она эмигрировала в Германию, когда назревала в России революция).