Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Помню осенью 1941 г. в Кондрыкино, как саранча, ворвались немцы, стали грабить, выгонять из домов. У бабушки домик был маленький. Немцы не стали его заселять, но подселили других. Все лежали на полу, на печи, на казенке, кто где мог. Взрослое население гоняли на восстановление и строительство дорог. Дети были предоставлены голодному одиночеству. Иной раз удавалось набрать своей картошки из- под пола, а как изверги заметят это — бьют чем попало. Помню чуть-чуть как Лимачева Гришку убили. Всю деревню согнали, старых и малых, и не давали хоронить. Еще я вспоминаю, как на рассвете начался бой. Это наши разведчики бросили гранату в Трунов дом, где находилась немецкая комендатура. Граната не взорвалась и поэтому всех наших бойцов убили, силы были неравны.

Однажды прилетел русский самолет и сбросил две бомбы за Кривлякиным домом. Начался переполох. Люди выскочили из своих нор. Видимо, летчики заметили это и улетели. Немцы между домов вырыли траншеи, куда загоняли танки. Село было неподалеку от линии фронта. Сильные бои шли возле деревни Букань и Кротовой Горы. Теперь она называется Крестьянская Гора. Здесь сооружен мемориал всем погибшим воинам-односельчанам.

Приближался 1943 год. Немцы каждый день зверели: гоняли на поверку к школе. Молодых ребят они угнали еще в 1942 году, а вот массовый насильственный угон в нашем районе проходил с начала 1943 года до сентября месяца. В этом же году и нас пешком погнали на Жиздру, затем в Улемль, где за колючей проволокой находился сборный пункт. Наша семья теперь состояла из четырех человек: матери, бабушки Копотеевой Анны, тети Груни и меня. Сколько были в Улемле, не помню, но дальнейший наш путь был на Дятьково, а далее — Белоруссия. Станция Лесная, лагерь Лесной, позже Гансовичи.

В Гансовичи мы из лагеря попали потому, что тифом заболели все взрослые, а я нет. Мать, тетя Груня выздоровели, а бабушку похоронили на белорусской земле. В больнице им давали что-то кушать, а они не могли есть, у них была температура высокая, а я бегал по больнице и подъедал. Помню одну тетю в белом халате, которая хотела меня взять к себе, а я не согласился и продолжал бегать по больнице, пока не выздоровели родные.

Освобождали нас русские. Помню, пришли и освободили. Мы разбежались по деревням. Нас взяли в местечко Начи. Прошло два дня, вновь появились немцы. Хозяин Василь радовался их приходу, а почему, мне было непонятно. Хозяин заставлял мать и тетю работать на полях. Меня — гусей пасти.

Однажды пришли наши партизаны к хозяину и попросили еды для всех. У хозяина было много хлеба, сала, картошки, но он отказал. А насильно они не стали брать, а я, несмышленыш, взял и указал то дерево, где были подвешены окорока мяса. Конечно, партизаны обиделись за то, что он пожадничал, и взяли эти окорока. Как только партизаны ушли, хозяин меня сильно бил, посадил в бочку и заставил катать по улице. Мне очень было больно и я чуть не задохнулся. Мать была в поле, и ей кто-то сказал об этом. Что говорила ему мать, я не знаю, только после этого случая хозяин нас выгнал, и мы продолжали попрошайничать.

Было очень страшно. Днем — немцы, ночью — бандеры, подделываясь под наших партизан, грабили у своих, тем самым усложнялась наша жизнь. Однажды пришли бандеры в дом, где жила тетя Груня, и стали спрашивать мать, видимо, хозяин Василь рассказал о том, что я сделал, но матери дома не было, а тетя была инвалидом, у нее был горбик, и ее они не тронули, а как пришла мать, они ее хотели изнасиловать, а все были в русской форме. Матери удалось вырваться и убежать в дом, где жили две сиротки-белоруски. Она, ничего не говоря нырнула, под печь, куда засовывались ухваты, которыми таскали чугуны. Через несколько минут я тоже от тети побежал за матерью. Сестры меня посадили на печь и приказали молчать. Двери открылись, и ворвались эти дяди. Стали стрелять под печь из пулемета. Что им говорили сестры-сироты я от страха не помню, но только никогда не забуду, как оттуда тащили мою мать обратно жители. Она осталась жива, потому что прижалась к той стене, куда пули не касались.

Наступило полное освобождение. Шли солдаты с песнями, ехали на машинах, танках. Радость была непомерная. Хорошие белорусы нас оставляли, но мы стали искать земляков по деревням, хуторам, и все вместе вернулись домой где-то в августе-сентябре.

Я пошел в школу, а мать начала работать, служил в армии 3,5 года. Я женат. Детей у меня нет. Видимо, на нас отразилась война. Вместе с женой по комсомольской путевке строил дорогу Абакан-Тайшет. В данное время пенсионер-инвалид. Стаж работы у нас на двоих 76 лет.

Дорога моего детства

Ерохина (Ляликова) Любовь Ивановна

1934 г.р., с. Кондрыкино Жиздринского р-на Калужской области

Когда началась Великая Отечественная война, мне было семь лет. В октябре 1941 года в мое родное село ворвались фашистские молодчики на мотоциклах и стали сразу наводить свой фашистский порядок.