Читаем Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей полностью

Мы — дети, опаленные войной,И выжили, пройдя все муки ада.Хотелось бы весь ужас позабыть,А сердце говорит: «Не надо!»Воспитаны на страшной той войне,В один союз объединились
И стали дружною семьей,Мы в общем деле породнились.Хоть рано стала я седа,Душа как прежде, молодаСтараюсь людям я помочь,Хотя сама давно больна.Мне дружба помогает жить,
И наш союз всегда на взлете,Нам пусть сопутствует успех,Хочу я знать, как вы живете.Мы — дети, опаленные войной,Желаем мира всей планете,Пусть станет новый век без войн,
Пусть всюду радуются дети!И ты услышь меня, Господь!И пусть все страны породнятся,Забудешь слово ты «война». Тогда чего же нам бояться?

Несколько недель из украденного детства

Желудков Дмитрий Дмитриевич

1933 г.р., ур. Тульской обл., проживает в Обнинске


Не могу не вспомнить необыкновенного мальчика из Гомеля, моего сверстника, который ценою своей жизни спас мою жизнь — Леву Крейчмана. Это был рыжеволосый, с веснушками и курносым носом, удивительно красивыми карими глазами паренек. Как потом поведал мне его одноклассник, отец Левы был еврей, работал артистом цирка, мама была украинкой и умерла при родах второго сына. Отец брал Леву в цирк на репетиции и на представления. А в четыре года Лева ходил по канату и работал на перекладине. Однажды он сорвался со снаряда и сильно повредил позвоночник, зашиб голову, отчего рост его затормозился. Лева до войны успел закончить среднюю школу и готовился поступать в вуз.

Мне тогда было 8 лет. Наш эшелон с подростками в возрасте 8-16 лет остановился в городе Резекне, что в Латвии под Ригой, для фильтрации и предварительной адаптации. Не знаю, в каком месте подсадили в наш вагон Леву Крейчмана, но приметил я его, когда наш товарный вагон разгрузился и он громко объявил, что в «коробке» следовало 682 субъекта, в том числе четверо «сытых» (мертвых). Не каждый из этих «субъектов» умел считать до 1000, да и в голову никому не пришло заниматься этим. Хотелось пить и полежать на земле.

У входа на территорию лагеря красовался плакат с правилами поведения детей, где запомнился абзац, запрещающий персоналу бить детей по лицу, драть за уши и волосы, пинать, бить чем попало, но допускалось по указанию коменданта наказывать детей розгами — от 3 до 15 в зависимости от характера вины. Я тогда представлял наказание ремнем, хворостиной ну и, конечно, подзатыльником. А что такое «розга», я наивно спросил у не по возрасту мудрого Левы.

Что означает наказание розгами, я испытал на своей шкуре уже на четвертый день, когда утром в составе пяти пацанов подметал плац и вместе с мусором опустил в «очко» уборной какую-то металлическую колодочку с мундира немецкого офицера, который вчера вечером вертелся на перекладине. И этим же утром комендант перед завтраком объявил нам перед строем о нашей провинности и наказал старшего десятью, а остальных — семью розгами. Строй повели на завтрак, а нас пятерых доставили в комендатуру лагеря. От голода, запаха и всего увиденного затошнило. В большой полумрачной комнате стоял сбитый из необструганных досок стол, в углу — кадка с водой и в ней размокающие вот эти самые розги: запах противнее, чем в уборной.

Мальчишка лет 12-ти не из нашего барака без рубашки с иссеченной спиной протирал пол. Начали со старшего. Первые 3-4 удара он принял молча, а при каждом последующем его тело изгибалось дугой и безжизненно падало голым животом на влажные доски стола с раздирающими душу вскриками. После седьмого удара тело его обмякло и истязание прекратилось. У них мертвых не бьют, но он остался жив.

Я лег четвертым. Меня колотило от страха и тело мое покрылось липким потом. Мне после рассказали, что я обмяк уже после второго удара. Я помню только первый. Мне показалось, что тело мое резанула горящая молния и достигла самого сердца, отчего оно раздвоилось и начало останавливаться. Я не смог издать даже звука, как последовал второй удар, который, мне показалось, пришелся по всем моим незащищенным внутренностям. И я потерял сознание. Пятый мальчик вытерпел все удары и даже без слез.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)
10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)

[b]Организация ИГИЛ запрещена на территории РФ.[/b]Эта книга – шокирующий рассказ о десяти днях, проведенных немецким журналистом на территории, захваченной запрещенной в России террористической организацией «Исламское государство» (ИГИЛ, ИГ). Юрген Тоденхёфер стал первым западным журналистом, сумевшим выбраться оттуда живым. Все это время он буквально ходил по лезвию ножа, общаясь с боевиками, «чиновниками» и местным населением, скрываясь от американских беспилотников и бомб…С предельной честностью и беспристрастностью автор анализирует идеологию террористов. Составив психологические портреты боевиков, он выясняет, что заставило всех этих людей оставить семью, приличную работу, всю свою прежнюю жизнь – чтобы стать врагами человечества.

Юрген Тоденхёфер

Документальная литература / Публицистика / Документальное
Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей
Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей

Бестселлер Amazon № 1, Wall Street Journal, USA Today и Washington Post.ГЛАВНЫЙ ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ТРИЛЛЕР ГОДАНесколько лет назад к писателю true-crime книг Греггу Олсену обратились три сестры Нотек, чтобы рассказать душераздирающую историю о своей матери-садистке. Всю свою жизнь они молчали о своем страшном детстве: о сценах издевательств, пыток и убийств, которые им довелось не только увидеть в родительском доме, но и пережить самим. Сестры решили рассказать публике правду: они боятся, что их мать, выйдя из тюрьмы, снова начнет убивать…Как жить с тем, что твоя собственная мать – расчетливая психопатка, которой нравится истязать своих домочадцев, порой доводя их до мучительной смерти? Каково это – годами хранить такой секрет, который не можешь рассказать никому? И как – не озлобиться, не сойти с ума и сохранить в себе способность любить и желание жить дальше? «Не говори никому» – это психологическая триллер-сага о силе человеческого духа и мощи сестринской любви перед лицом невообразимых ужасов, страха и отчаяния.Вот уже много лет сестры Сэми, Никки и Тори Нотек вздрагивают, когда слышат слово «мама» – оно напоминает им об ужасах прошлого и собственном несчастливом детстве. Почти двадцать лет они не только жили в страхе от вспышек насилия со стороны своей матери, но и становились свидетелями таких жутких сцен, забыть которые невозможно.Годами за высоким забором дома их мать, Мишель «Шелли» Нотек ежедневно подвергала их унижениям, побоям и настраивала их друг против друга. Несмотря на все пережитое, девушки не только не сломались, но укрепили узы сестринской любви. И даже когда в доме стали появляться жертвы их матери, которых Шелли планомерно доводила до мучительной смерти, а дочерей заставляла наблюдать страшные сцены истязаний, они не сошли с ума и не смирились. А только укрепили свою решимость когда-нибудь сбежать из родительского дома и рассказать свою историю людям, чтобы их мать понесла заслуженное наказание…«Преступления, совершаемые в семье за закрытой дверью, страшные и необъяснимые. Порой жертвы даже не задумываются, что можно и нужно обращаться за помощью. Эта история, которая разворачивалась на протяжении десятилетий, полна боли, унижений и зверств. Обществу пора задуматься и начать решать проблемы домашнего насилия. И как можно чаще говорить об этом». – Ирина Шихман, журналист, автор проекта «А поговорить?», амбассадор фонда «Насилию.нет»«Ошеломляющий триллер о сестринской любви, стойкости и сопротивлении». – People Magazine«Только один писатель может написать такую ужасающую историю о замалчиваемом насилии, пытках и жутких серийных убийствах с таким изяществом, чувствительностью и мастерством… Захватывающий психологический триллер. Мгновенная классика в своем жанре». – Уильям Фелпс, Amazon Book Review

Грегг Олсен

Документальная литература