Бомбежки нам не давали покоя, каждый день эскадры летели. Помню, как за один день разбомбили г. Дрезден. Фабрика не работала, все были в Альпах. А через день потянулись из Дрездена беженцы, немцы начали понимать, что такое война. Опять нам доставалось: расчищали руины. Один день нас выгнали на расчистку (это уже когда открылся второй фронт), и вдруг стало клокотать, рваться беспрерывно. Мы сидели в подвале немецкого дома. Ближе к концу войны немецкое отношение изменилось: они нас впускали и в бомбоубежище, что раньше не делали. И вот разрывы продолжались. Уже дело к вечеру, а мы голодные целый день. Решили пойти посмотреть, потому что думали, фронт приближается (американцы). Оказалось, что самолеты бомбили и попали на станции в эшелон со снарядами. А рядом был эшелон и в вагонах консервы. Все горит, рвется, а мы в этот ад за горелыми консервами.
В нашем городе якобы находился штаб Власова РО, точно не знаю. И госпиталь власовцев был. Мы туда, русские, ходили к русским. Но это было уже перед концом войны, перед приходом американских войск (Марокко).
Когда нас привезли в лагерь, нам показывали фильм один. Помню, про Катынский лес под Смоленском, о раскопках погребенных польских офицеров, которых расстреляло МВД наше. Я еще помню разговор до войны, кажется, в последнюю зиму, как говорили у нас дома о Катыни. Не знаю, почему мне запомнился тогда этот разговор. А фильм помню: разрытые рвы, скелеты и вокруг раскопанных рвов ходили священники и дымили кадилами.
Не забыть бомбежку 23 февраля 1942 года. Такого страха, ужаса не дай Бог пережить еще. Бомбили, поливали из пулеметов беспрерывно. Мы бежали в панике кто куда, а сверху — огненное море. Да, у американцев бомб хватало. Куда мы только ни прятались, даже в дупла деревьев, благо там в Альпах буки очень огромные. За месяц или больше до прихода союзников фабрика остановилась и нас перестали кормить. И вот только уже в Германии мы пошли просить милостыню. У немцев городских не очень что было: карточная система. Приходилось ходить в окрестности города у бауэров просить. Хорошо давали цыгане, они там живут оседло. Но русских лагерей в городе было три, народу много. Так что если бы не приход американцев, мы бы поумирали с голоду.
Когда нас освободили в апреле месяце, мы получили свободу и, конечно, увидели, что немцы — это труженики. Ни одного кусочка земли у них не зарастало травами, везде цветы, клумбы, чистота и порядок. Но мне еще было 16 лет. Бывало, выйдешь из лагеря, глянешь кругом на ту красоту и так больно станет, и так хочется увидеть наши сожженные деревни и наши русские березы. И слезы застилают глаза, и не надо ничего: ни той шикарной жизни, которую нам устроили американцы, ни их посылок, которые они нам раздаривали.
После освобождения мне нужна была моя Родина, также и моей семье. Ведь нас скрывали от наших, не допускали до нас, откармливали и агитировали, чтобы мы остались у них. Многие оставались, уезжая в Америку. Но наши ужасы с освобождением не закончились. Нас освободили из Марокко, черные. Помню, как выезжали их танки и мы не знали, что делать от радости. А потом они заставляли русских девчат прятаться. Ночью ворвутся в лагерь — вплоть до изнасилования. И ничьи женщины им не нужны были, кроме русских. Но главное было в том, что войска СС немцев скрывались в горах, в скалах. Там были приспособленные тоннели (за этими горами был военный городок Эссен). И ночью они нападали на русские лагеря, вырезали русских кинжалами.
Потом марокканцев французское правительство убрало после скандалов. А наши парни стали охранять лагерь. В Эбингене на центральной площади стояла какая-то церковь и башня высокая. В ней находились наши пленные. Они к нам перешли после освобождения и охраняли лагерь. Мы ведь числились под номерами и были нашивки ОСТ — OST. Мой номер 302, мамин 300, двоюродной сестры 301. И мы были не люди, а вещи, с которыми не считались. В бараках — двухъярусные нары и клопов тысячи, но чистоту немцы требовали, санобработке мы подвергались, отбор больных производился и их уводили понятно куда.
Но в августе месяце появились наши представители, началось оформление. К концу августа нас погрузили в товарные вагоны, и ехали мы по еще дымящимся городам Германии через Богемию (где рос Гитлер), Австрию. Вдоволь насмотрелись на замки в Альпах. Город Эбинген, находился на границе Швейцарии и Франции.
В Австрии нас посадили на немецкие машины, повезли через Вену, Будапешт, потом Венгрия, город Шапрон (через Карпаты ехали, ночевали в горах около г. Брно).
В Шапроне нас распределили по квартирам к мадьярам. Ох, они нас ненавидели. На ночь мы всю мебель к дверям подвигали. Они вырезали русских, но наш хозяин будто ничего был. В Шапроне был фильтрационный лагерь. Там, на площади, где нас высаживали из машин и отделяли мужчин от женщин, творилось страшное под звуки духового оркестра на мотив «Прощание славянки». Все знали, куда отделяют мужчин — в лагеря своей Родины. Рыдания, крики тысячи людей.