Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Жили узники в бараках с трехэтажными нарами и цементным полом (его называли нулевым этажом). Внизу обычно и размещались матери с малолетними детьми, а с верхних этажей на них сыпались, как дождь, вши.

От голода и болезней умирали дети. Обезумевшие родители в поисках пищи пытались преодолеть колючую проволоку. Одним это удавалось, другие погибали, попадая под пули автоматов охранников. И тогда их дети умирали голодной смертью.

Кроме поставки рабочей силы на заводы и поля, этот концлагерь поставлял детей-доноров, а также детей для бездетных немецких семей со светлыми волосами и голубыми глазами (их называли детьми арийской расы). Но наши родители, уходя на апель-плац, прятали детей по мере возможности. Даже сейчас, осознавая, что это было в реальной жизни, мне трудно представить, что я в трехлетием возрасте по пять часов могла стоять на ногах в завязанном мешке с прорезями для глаз и носа.

Но счастливый 1944 год дал вторую жизнь всем тем, кому было суждено выжить. В августе 1944 года, после освобождения действующей Армией Черняховского, маму как портниху зачислили в воинскую часть 07352, в отряд Бидова № 109.

2 ноября 1990 года отделом социального обеспечения Октябрьского райисполкома г. Калуги мне было выдано удостоверение бывшего малолетнего узника фашистских концлагерей за номером 007899, с 1993 по 1996 год я была председателем союза БМУ Калужского городского отделения, член Центрального Совета Международного Союза БМУ фашизма, удостоверение № 57 от 06.04.1994 г.

У меня две дочери: Авдошенко Маргарита — имеет сына Стаса, 16 лет, сына Всеволода, 13 лет; Яшина Татьяна — имеет дочь Анну, 17 лет, сына Константина, 14 лет.

Со слов мамы

Кузнецова (Казакова) Зинаида Павловна

1941 г.р., ур. д. Азарово Мосальского р-на Смоленской обл., проживает в г. Калуге

Все, что я напишу — это со слов мамы и старших. В июне началась война, в июле отец уходил на фронт. Мама, Казакова Евдокия Матвеевна, с 1905 года осталась с четырьмя детьми: сын с 1928 г., дочки с 1930, с 1933, с 1937 года и мной беременна. В конце августа я появилась на свет, а в сентябре пришли в нашу деревню немцы. Тетя, папина сестра, с тремя детьми: с дочкой с 1930 г. и сыновьями с 1937 г. и 1940 г. пришли из соседней деревни к нам, и мы стали жить вместе. Наша деревня находится около 10-15 км от Варшавского шоссе и 25 км от Зайцевой Горы, где были сильные бои. Эта гора переходила из рук в руки несколько раз. И вот второго апреля, после очередного боя на Зайцевой Горе, немцы выгнали всю деревню, пешком 10 км до шоссе гнали по сугробам и воде, затем погрузили на машины и повезли в направлении Смоленска.

Мне было 7 месяцев. Мама привязала меня к брату, и он нес меня все 10 км — тринадцатилетний мальчик. Дорогой, мама рассказывала такой случай, и у меня до сих пор мурашки покрывают все тело, наши самолеты обстреляли машины, на которых нас везли, и один снаряд упал рядом с одной из машин, осколками ранило женщину в ногу, а одному ребенку попало в лицо и смешало все. Немцы остановили машины, взяли этого ребенка и бросили на дорогу, даже не пристрелив. Бедная женщина, как она вынесла... После войны она домой не вернулась, я ее не знаю.

Приехали в Рославль, завели в лагерь, где были военнопленные. Дети все замерзли, и наши военнопленные напоили всех горячим кипятком. Мы там ночь переночевали и погнали дальше в Белоруссию, г. Гомель. Там нас загнали в церковь. Народу было — негде даже сесть. Голод, холод. У сестры с 1937 г. Юли образовался рахит, и когда местная женщина выбрасывала гнилые, зеленые, покрытые плесенью помидоры, Юля бежала за ней: «Тетя, дай!» А женщина боялась отравить ее. Наши женщины говорят: «Да дай, у ее мамы пятеро детей, хоть одна умрет, развяжет руки». Она дала, Юля съела, и рахит прошел.

Побирались. Старшие ходили по дальним деревням, а мы с сестрами сидели на базаре в ямах от снарядов и ждали, что подадут. Так что с 1,5 лет я уже побиралась, чтобы прокормить себя. Правда, жива я осталась благодаря маме, она меня кормила до трех лет грудью.

7 ноября 1943 г. подогнали товарняк. Кто мог, заранее, у кого маленькие семьи, уходили кто куда. А такие семьи, как наша, погрузили и повезли в Германию. Два первых лагеря я не запомнила, как называла мама. А последний Любер-Штет, так в архивной справке и справке КГБ. Загнали нас за колючую проволоку в два ряда, вышки, солдаты с автоматами и собаки. Лагерь был большой, много бараков. Там были и военнопленные, и взрослые гражданские поляки, французы, итальянцы, вобщем, многонациональный лагерь. С детьми был один барак. Старший брат, сестра, мама, тетя и двоюродная сестра работали на заводе. Угоняли их, говорила мама, в 4 утра с солдатами и собаками и поздно вечером возвращались. А мы за колючей проволокой — вот на какое детство нас обрекла война.