Сёгун

— Спасибо, Сонк! Ну, кормчий, сначала они засунули нас в дом в западной части города…

— Внизу, уже около полей.

— Черт возьми, тогда давай ты рассказывай эту историю, Джохан!

— Хорошо. О Боже, кормчий, это было ужасно… Ни еды, ни выпивки, и эти чертовы бумажные дома — как будто живешь в поле: ни помочиться, ни в носу поковырять — ничего не сделаешь, чтоб за тобой кто-нибудь не подсматривал, да? Самый слабый шум — и тут же собираются все соседи, и уже самурай на крыльце, а кому нужно, чтобы вокруг слонялись эти мерзавцы, а? Они размахивали перед нами своими мечами, кричали и вопили — просили нас вести себя спокойно. Однажды ночью кто-то уронил свечу — так эти обезьяны прямо обмочились! Боже мой, вы бы это слышали! Они прибежали из своих деревянных домов с ведрами воды, проклятые Богом сумасшедшие, шикали, кланялись и ругались… Всего-то одна паршивая стена сгорела. А сбежались они прямо сотнями, как тараканы. Негодяи! Вы…

— Ага, дальше!

— Ты хочешь рассказать?

— Ну, Джохан, не обращай на него внимания. Он всего только паршивый повар.

— Что-что-о?..

— Ох, заткнись! Ради Бога! — Ван-Некк поспешил продолжить рассказ: — На следующий день, кормчий, они выпроводили нас оттуда в другой дом, у пристани. Там было так же плохо. Потом, через несколько недель Джохан наткнулся на это место. Ему единственному из нас разрешали выходить, на этот раз из-за корабля. Они каждый день забирали его и вечером приводили обратно. Он ходил на рыбалку — мы были всего в нескольких сотнях ярдов от моря… Лучше ты расскажи об этом, Джохан.

Блэксорн почувствовал зуд в босой ноге и машинально почесал ее. Но стало еще хуже. Тут он увидел пестрое пятно на ноге от блошиных укусов, а Винк гордо продолжал:

— Все так и было, как говорил Баккус, кормчий. Я спросил Сато-сама, нельзя ли нам переехать, и он сказал — да, почему бы и нет. Они обычно отпускали меня ловить рыбу на одной из своих маленьких лодок, чтобы я мог убить время. Вот мой нос и привел меня сюда, кормчий. Старый нос привел меня к крови!

Блэксорна осенило: «Бойня! Бойня и дубильня! Вот оно что!» Он замолчал и побледнел.

— Что такое? В чем дело?

— Так здесь деревня эта? Боже мой, эти люди — эта?

— Так что тут плохого? — удивился Ван-Некк. — Верно, здесь живут эта.

Блэксорн отмахивался от москитов, заполнивших все пространство, по его коже побежали мурашки.

— Проклятые жучки! Они… они же гнилые, не так ли? Здесь же дубильня, да?

— Да. Несколько улиц наверху, ну и что?

— Ничего. Я не узнал запаха, вот и все.

— А что тебе эта?

— Я… Я, дурак, не понял. Если бы я видел мужчин, я бы догадался по коротким волосам. А с женщинами никогда не знаешь… Извини. Ну, продолжай свою историю, Винк.

— Ну, тогда они сказали…

Жан Ропер прервал их:

— Подожди минутку, Винк! Так что тут такого, кормчий? Что плохого в эта?

— Только то, что японцы считают их другими существами. Они палачи, живодеры, имеют дело с трупами. — Он чувствовал, что на него все смотрят, особенно Жан Ропер. — Эта — живодеры, это их работа, — повторил он, пытаясь говорить как можно беззаботнее. — Они убивают старых лошадей и быков и имеют дело с мертвецами.

— Но что тут плохого, кормчий? Ты сам не меньше дюжины раз хоронил людей, клал их в саваны, обмывал — мы все так делали, да? Мы сами разделываем мясо, всегда так делали. Джин-сель, вот он, — он был палачом… Что тут плохого?

— Ничего, конечно, — Блэксорн знал, что это так, и все же чувствовал себя оскверненным. Винк фыркнул:

— Эта — лучшие из всех язычников, которых мы встречали. Они больше похожи на нас, чем все остальные ублюдки. Нам чертовски повезло, что мы здесь, кормчий, — нет проблем со свежим мясом или жиром: они дают нам все, и не надо ни о чем заботиться.

— Правильно. Если бы вы жили с эта, кормчий…

— Боже мой, да кормчему приходилось все время жить с другими негодяями! Он не знает никого лучше их. А что, сходить за толстозадой Мэри, Сонк?

— Или Двухзадой?

— Нет уж, не ее, не эту старую шлюху! Кормчему захочется чего-нибудь особенного. Давай спросим Мама-сан…

— Бьюсь об заклад, он изголодался по настоящей жратве! Эй, Сонк, отрежь-ка ему кусок мяса.

— Вот еще грог…

— Трижды ура кормчему!..

В этом веселом гвалте Ван-Некк хлопал Блэксорна по плечам:

— Вы дома, кормчий, старина! Теперь вы вернулись к нам, наши молитвы услышаны, и теперь все хорошо! Вы дома, старина… Слушайте, ложитесь на мою койку! Я требую!..

* * *

Блэксорн приветливо помахал рукой в последний раз. Из темноты в дальнем конце моста послышались ответные крики. Как только он отвернулся, его вынужденная сердечность испарилась; он повернул за угол, стража из десяти самураев шла за ним.

По дороге обратно в замок он погрузился в мучительные раздумья. Ничего плохого нет в эта, и все-таки все здесь не так… А его команда, его собственные люди… А эти язычники, иностранцы, враги…

Он плохо различал улицы, мосты и переулки, которыми они проходили. Вдруг он поймал себя на том, что засунул руку в карман кимоно и чешется — и тут же остановился как вкопанный.