– Хорошо. Потом ваш главный слуга, этот маленький кривозубый повар, собрал всех слуг, Андзин-сан. Попросили присутствовать Муру как старосту деревни. Решили, что обращаться за помощью к деревенским
Вернувшись, он прямо пошел к Фудзико-сан и рассказал ей, что нарушил ваш запрет. Она поблагодарила его и велела ждать, а сама пошла ко мне за советом. Все дело совершилось законным порядком и требовало законного разбирательства. Я сказала Фудзико-сан, что не знаю, как ей следует поступить, Андзин-сан. Я спросила Бунтаро-сан, но он тоже не знал. Все было очень сложно из-за вас. Тогда он обратился к господину Торанаге. Господин Торанага сам увиделся с вашей наложницей. – Марико повернулась к Торанаге и объяснила, до какого места добралась в этой истории, поскольку он просил держать его в курсе рассказа.
Торанага быстро заговорил. Блэкторн наблюдал за ними – миниатюрной, очаровательной, любезной женщиной и мужчиной, плотным, глыбообразным, брюхатым. Торанага при разговоре не жестикулировал, как большинство людей, левая его рука неподвижно лежала на бедре, правую он всегда держал на рукоятке меча.
–
– Но почему никто не спросил меня? Этот фазан для меня ничего не значил.
– Фазан здесь ни при чем, Андзин-сан, – объяснила она. – Вы глава дома. Закон гласит, что никто из людей, принадлежащих к вашему дому, не вправе ослушаться вас. Старый садовник умышленно нарушил закон. Весь мир распадется на кусочки, если люди позволят себе попирать закон. Ваш…
Торанага прервал ее и разразился долгой речью. Она слушала, отвечала на вопросы, потом он сделал ей знак продолжать.
–
– Спасибо, Марико-сан. Благодарю вас за разъяснения. – Блэкторн повернулся к Торанаге и поклонился ему самым уважительным образом: –
Торанага, довольный, поклонился в ответ:
–
–
Блэкторн отвечал на вопросы Торанаги о стрелковой подготовке, но ничего из того, о чем они говорили, его не трогало. Голова шла кру́гом. Он оскорбил Фудзико перед всеми слугами, хотя она сделала только то, что принято делать.
«Фудзико не виновата. Никто не виноват. Кроме меня.
Я не могу изменить того, что сделано. Ни в отношении Ёки-я, ни в отношении нее. Никого из них.
Как мне жить дальше с таким стыдом?»
Он сидел скрестив ноги перед Торанагой, легкий ветер с моря трепал полы его кимоно, как всегда, из-за пояса его торчали рукояти мечей. Он уныло слушал и отвечал, все было ему безразлично.
– Скоро война, – сказала она.
– Когда? – спросил он.