Сеятель Ветра

– Извини, не знаю, что на меня нашло. Ты единственный, на кого я могу положиться. Ты – мой друг. И больше таких нет. Я обидел тебя, чтобы не признавать поражения. Я старался скинуть на тебя собственное чувство вины. Асмодей, я разочарованный и озлобленный. Это не так должно было выглядеть и не так закончиться. Преисподняя должна была стать местом свободы и справедливости. Местом, где все равны перед законом по отношению к другим в обязанностях и привилегиях, без иерархии, без всемогущества чиновников, благородно рожденных и богатых. И без унизительной системы каст! Без деления на хоры! К Бездне, как мы это ненавидели, Азазель, Белиал, Мефистофель, я, все объединившиеся ангелы. Лучшие и худшие крылатые под штандартом той же Светлости! Закрытые зоны, в которые запрещен вход обычным подданным Царства. Знаешь, как это выглядит? Ни один крылатый ниже хора Власти не мог зайти выше, чем Четвертое Небо, поскольку там размещались все необходимые учреждения. Учреждения, понимаешь? Проклятый аппарат давления! И эти напыщенные бюрократы, хамы, визжали, размахивая миллионом лицензий, приказывая немедленно освободить им дорогу! Настоящая чума! Кто их освободил от правил элементарной вежливости? Эта коллекция бумаг с печатями? Мы хотели создать лучший мир, страну справедливости и закона, а построили…

– Пекло, – резюмировал Асмодей.

Люцифер замолк, сбитый с мысли. Он посмотрел в прищуренные фиалковые глаза друга.

– Ну да, – признал он. – Похоже, что так.

В фиалковой глубине что-то вспыхнуло и тут же угасло.

– Вы блефовали, верно? Вы не допускали мысли, что Бог изгонит вас?

Бледная улыбка появилась на губах Люцифера.

– Конечно нет. Мы хотели привлечь Его внимание, вызвать хоть какую-то реакцию. Мы не думали, что Он вышвырнет нас. За нами отправили треть Воинства. Знаешь, какой это был для нас шок? Горстка щенков внезапно возглавила могущественный бунт. Они взяли нас за задницу. Ну и остался я с бандой изгнанников, сумасшедших, беглых преступников, обычных бандитов, старой адской аристократией и ордами диких демонов. Чудесная картина нового мира.

– А подбил тебя на это мой сладкий папуля, рыжеволосый подлец, уважаемый Самаэль, не так ли?

– Да, он поставил нас в такое положение, когда мы не могли отступить. А потом все само пошло-поехало. Он сыграл на нашей преданности и чести.

– На твоей, Люцик, – запротестовал Гнилой Мальчик. – Правда?

Люцифер вздохнул.

– Ну да.

Асмодей пожал плечами.

– Так, собственно, в чем ты себя винишь?

Красивое лицо Люцифера было серьезным и напряженным.

– Что иногда мне ужасно жаль, – произнес он.

* * *

Во дворце матери Рахили завывали сквозняки, было пусто и холодно. Где-то в глубине здания хлопали двери. Зое даже не подняла головы, так привыкла к подобным звукам. Она осторожно втыкала иглу, протягивая золотую нить, словно хвост кометы. Шелк, натянутый на пяльца, был пурпурным, как небо в сумерках. На спокойном, суровом лице ангелицы, что смотрела с вышивки на Зое, были мудрые и серьезные глаза. Сложная прическа и тяжелые одежды придавали ей величие. Поэтесса воспитывалась под взглядом этих темных всезнающих глаз, смотрящих со стен, картин и тканей, но сегодня они стали для нее чужими, лишенными выражения. Они не напоминали про дом, потому что Зое безвозвратно утратила его. Дворец Софии стал огромной, выложенной золотом шкатулкой, которая оказалась пустой. Там не было никаких воспоминаний. Зое могла там жить, как и во дворце матери Рахили. Она вышивала большеглазых задумчивых ангелиц только потому, что не знала других узоров.

А вышивала, потому что не могла писать. Слова стали стерильными, звучали как пустой звук. У нее не получалось сплетать их в предложения, складывать из них связную историю, написать стих, наполненный эмоциями. Ее охватило оцепенение и безразличие, она была способна только на механические движения. Зое много вышивала, копировала узоры для других ангелиц, иногда помогала в лазарете для ангелов служения. Пела в хоре, немного играла на арфе, но редко, поскольку большинство подчиненных матери Рахили были более способны в этом. Она перестала читать. Иногда она небрежно перелистывала страницы альбомов с рисунками цветов и птиц Царства или томик афоризмов. Она не заводила никаких приятельских отношений или даже мимолетных знакомств. Она оставалась верна книгам, хотя они просто пылились на полках в спальне. Несмотря на это, Зое знала, что когда-нибудь вернется к ним. Снова начнет писать, снова вернется в мир, которого никогда не должна была покидать. В страну чернил и старых фолиантов; две комнаты во дворце Софии, позолоченные, словно коробочка для перьев. Однажды Пистис вспомнит о ней, поскольку Зое не представляет угрозы для Дарительницы Знаний и Таланта, позволит ей вернуться, заскучав по хорошей поэзии, интересным рассказам. И Зое вернется, чтобы никогда больше не покидать свой кабинет. Только такая жизнь для нее, для этого она создана.