– Что это? Что это такое? – простонал он. – Отвечай! Ты же знаешь магию!
Даймон позволил себе холодную ухмылку.
– Это, – сказал он спокойно, – простой мыслеобраз. Пугало, другими словами. Оно ничего тебе не сделает.
– Как это? – выдавил из себя цензор. – Ничего?
– Взорвется в один момент, разнесет паскудную вонь. Вот и все. А кровавая надпись засохнет и обсыплется.
Нисрох инстинктивно отступил.
– Что это должно означать? – спросил он. – Почему ты меня пугаешь, если нечего бояться?
Гадкая улыбка Даймона стала шире.
– Тебе есть чего бояться, Нисрох. Ты выбрал не того человека. Это не Габриэль пришел мстить тебе.
Цензор все время отступал, пока не уперся плечами в окровавленную стену.
– Я позову стражу! – прохрипел он. – Исчезни!
Даймон тряхнул головой.
– Там никого нет. Не беспокойся.
Нисрох посмотрел в глубокие, черные, как Космос, глаза.
– Это ты! – взвизгнул он, а в его голосе страх перемешался с ненавистью. – Это невозможно. Ялдабаот тебя убил! Ты мертв!
– Ты так думаешь, Нисрох? – рявкнул Фрэй. – Это ты мертв!
Левой рукой он заткнул рот цензора, а правую глубоко вогнал в защищенную одеждой грудь. Материал с треском разорвался, а кулак погрузился глубоко в тело. На дорогую вышивку брызнула кровь. Цензор конвульсивно дергался, но рука ангела Разрушения без труда ломала ребра и хрящи. Наконец он добрался до пульсирующего, сжавшегося, словно от страха, сердца. Нисрох замер, вытаращенные глаза застилала мгла. Даймон сжал кулак и рванул. Цензор издал странный звук, дернулся, последний раз глотнув воздуха. Его глаза закатились вглубь черепа, матово заблестели белки. Ангел Разрушения глубоко вздохнул, опустил руку и отступил на шаг. Тело Нисроха медленно опустилось на пол. В его груди зияла огромная кровавая дыра. Даймон швырнул на пол пульсирующий кусок мяса. Сердце Великого Цензора Царства сделало еще несколько отчаянных спазмов и замерло.
Даймон вышел, хлопнув дверью, не кинув ни одного взгляда на труп Нисроха, который лежал на полу под зловещей надписью, истекающей струйками свежей крови.
В коридоре никого не было. Во всяком случае, никого живого. Перед дверями кабинета лежало тело превращенного в змея Моафиэля. Зато исчез солдат, который, видимо, уже отошел от шока и убежал. Даймон направился к выходу из дворца. Если бы кто-то его зацепил, он бы сказал, что цензор отдыхает в очищенных и защищенных заклинаниями частных апартаментах, а сам он спешит расправиться с остальными заклятиями. Однако ничего не указывало на то, что кто-то хотел его остановить. Все были слишком заняты собственными проблемами. Несколько солдат пробежало мимо Даймона с паникой в глазах. Кто-то умирал в углу роскошно украшенного салона возле полусожженного трупа в оранжевой ливрее. Еще один промелькнул где-то в анфиладе комнат, рассыпая снопы искр из пламенеющей головы.
Даймон был уже возле выхода, когда внезапно ему перебежал дорогу крылатый в цветах Нисроха. У него было искривленное от страха лицо, но Фрэй узнал в нем гения с печальными глазами.
– Господин, – прохрипел слуга, отчаянно цепляясь за рукав ангела. – Господин! Умоляю, ответь, что происходит? Это конец?
Даймон внимательно посмотрел на сжавшегося от страха лакея.
– Если ты спрашиваешь меня про этот балаган, – произнес он, – то да, все скоро закончится. Но ты, мой дорогой, должен поискать себе другого господина.
Он освободил рукав и вышел, никем больше не остановленный.
Освещенная солнечными лучами мозаика сияла, словно по стенам лилось жидкое золото. Серьезные лица каменных ангелиц всматривались, как обычно, в бесконечность. В пруду тихо скользили разноцветные рыбки, похожие на ожившие цветы. Стены хранили молчание, надменное и холодное. Великолепие и достоинство вынуждали приглушать голос и сильнее сгибать спины. Придворные и слуги двигались бесшумно, протоптанными церемониальными тропинками, словно марионетки. Ничто не в состоянии было нарушить вечный покой дворца Мудрости.
Однако в душе Пистис Софии, начальницы четырех женских хоров, покоя не было. Разъяренная, словно раненый тигр, она металась по комнатам, шурша дорогими одеждами. Внешне она сохраняла спокойствие, но янтарные глаза метали молнии, а гнев, пылающий в ней, не позволял усидеть на месте.