Секира и меч

Цветник, основательно помяв нескольких рыцарей, ударил в центральную колонну, поддерживающую свод, и выбил из этой великолепной мраморной колонны один из ее нижних сегментов. Куски колонны тут же с грохотом посыпались вниз. Латиняне, не вполне сообразившие, что произошло, обратили лица кверху и, будто завороженные, смотрели, как несколько плит из свода вдруг сдвинулись, вздрогнули… что-то в куполе надломилось… Тем временем обломки колонны раздавили, как насекомых, десятка полтора рыцарей. Те не успели даже издать предсмертный крик. А крестоносцы, стоявшие рядом, оказались словно разбиты параличом; скованные внезапным страхом, сраженные внезапной догадкой – что сейчас все здание может обрушиться, – они не были в состоянии сделать и шагу. Теснилось тут, на малом пятачке, триста рыцарей, и никто толком не знал причины возникших разрушений. Большинство решило, что все-таки прогневался почему-то Бог. И они закричали в страхе, и имя Бога было у них на устах… Здесь что-то надломилось в куполе, массивная плита сорвалась и, беззвучно переворачиваясь в воздухе, понеслась вниз. За ней дрогнула вторая плита, третья… Надломились, как сухие щепки, еще несколько колонн… И вот уже плиты мрамора, туфа, какие-то балки, куски смальты из мозаики, песок, щебень – все это с отчаянным грохотом стало рушиться на головы латинянам и давило их, давило, превращая в безобразное кровавое месиво. Клубы пыли вырывались из окон и дверей храма. А внутри будто воцарился первозданный хаос. Криков латинян за грохотом не было слышно. Не слышно было и как смеялся Глеб. Стоя в клубах пыли, во мраке, он потрясал мечом и кричал с неистовостью:

– Я раздавлю вас, как пауков! Никто не уйдет отсюда!…

Как видно, и ему самому не было суждено уйти из разваливающегося храма. Что-то тяжелое ударило Глеба сзади, он сделал пару шагов вперед, обернулся и увидел, что толстая кипарисовая балка, отойдя от стены, падает на него. Боли Глеб не чувствовал. Просто погас вдруг дневной свет, прекратился ужасающий грохот, и, наверное, погасла жизнь, и Глеб провалился в небытие…

А здание все рушилось. Вслед за куполом обваливались стены… Как будто, действительно, сам Господь не хотел оставить здесь камня на камне. Не прошло и минуты после того, как разгневанный Глеб вошел в храм, а на месте здания уж были только руины.

Желтое облако пыли поднялось над Иерусалимом.

Глава 19

Он открыл глаза и увидел глину.

Нет, это была не глина, а глинобитная стена. Она почему-то мерцала.

Наконец Глеб понял, что это не стена, а потолок, и на нем играют живые блики огня. Глеб догадался, что лежит на спине и смотрит в потолок. Где он был перед этим, он не помнил; где находился сейчас, не имел ни малейшего представления. Глеб ни-когда не бывал в саманных жилищах. Он слышал, что в таких жилищах живут половцы… Да, он встречал половцев в степи. Одного из них звали Батыр. Тот половец был известен среди своих… Стоило только сказать в аиле «Батыр Баш!», и тебя примут как дорогого гостя. Хоть ты и будешь враг…

Глеб увидел вытянутую тень, возникшую на потолке, и медленно повернул голову. У очага что-то делала молодая женщина, кажется, готовила пищу. Глеб подумал, что женщина эта красива. Он присмотрелся… Очень красива. А он видел много красивых женщин. У нее была седая прядь в черных вьющихся волосах и нежная оливкового цвета кожа. Большие карие глаза.

Глеб видел ее впервые. Он пошевелился. Женщина вздрогнула и обернулась. Заметив, что он открыл глаза, она подошла к нему и молча над ним склонилась.

Глеб почувствовал: от нее будто пахнуло свежестью.

Красивые умные глаза смотрели на него. В этих глазах Глеб увидел боль. Женщина не была похожа на половчанку или на гречанку; скорее, она была иудейка. Это удивило Глеба: откуда в половецком аиле взялась красивая иудейка?

– Кто ты? – спросил Глеб.

Женщина покачала головой и не ответила. Глеб повторил вопрос на языке иудеев. Удивление мелькнуло в глазах женщины. Она тихо ответила:

– Рахиль.

У нее был приятный голос.

– Где я? – Глеб обвел взглядом низкие своды жилища.

– В горах. В доме моих родителей. В доме, где я родилась.

– В горах? – удивлению Глеба не было предела. – Что за горы? И как я сюда попал? И почему я не могу подняться? Чем придавили меня? Я связан?

Женщина посмотрела на него грустно:

– Разве ты ничего не помнишь?

– Нет. О чем ты?

– О твоем подвиге.

Глеб закрыл глаза и пытался вспомнить. Потом сказал:

– Я совершил немало подвигов… Но почему меня связали? Развяжи меня…

– Я не могу этого сделать, – печально сказала Рахиль.

– Почему?

– Потому что ты не связан. Твои руки свободны.

Глеб хотел поднять руку, но не смог даже шевельнуть пальцами. Это была не его рука; это была чужая мертвая рука, а может, рука деревянная.

Он прошептал:

– Я не чувствую ее.

– Ты ранен.

– Я не чувствую раны. Боли нет.

– Ты ранен в спину. Наверное, поврежден позвонок.

Глеб попробовал сесть, но не смог даже двинуться. В глазах его, не знавших страха, появился страх:

– Я так и буду лежать всегда? Рахиль пожала худенькими плечами: