Секрет Сабины Шпильрайн

– А Марина не возражает, что ты застрял так надолго у старой мамочки? – полюбопытствовала Лина.

– Она не возражает, я отправил ее в роскошный круиз по Карибскому морю.

– Одну?

– Почему одну? С компанией друзей, которых я на дух не переношу.

– А девочки как же?

– Девочки только рады. Без нашего надзора их сладкая жизнь становится еще привольней.

– Современный мир встал на голову, – огорчилась Лина. – Интересно, где опустит он копыта?

В данную минуту современный мир интересовал меня мало. Кроме того, что работы у меня было по горло, с недавних пор Феликс вел себя как-то странно. Он уже не писал мне каждый день, а за последние три дня от него не пришло ни одного письма. Я несколько раз попыталась ему позвонить, хоть от нас это было безумно дорого. Пару раз телефон не отвечал, а на третий раз автоматический голос скучно сообщил мне, что набранный мной номер вообще отключен.

Ошеломленная этим ответом, я сидела, вперившись пустым взглядом в снежную темноту за окном и пытаясь осознать, что Феликс не только бросил меня, но еще сменил номер телефона, чтобы я не могла его найти. Я искала какую-нибудь точку опоры, и вдруг раздался телефонный звонок. Так поздно обычно никто мне не звонил, и я вообразила, что это Феликс. Но это был не Феликс, а Марат.

– Лилька, на меня накатила страшная тоска. Мамочка вызвала директорскую машину и укатила в аэропорт встречать какое-то важное академическое светило. А я сижу один и тоскую. Можно, я приду к тебе?

– Приходи, – вяло согласилась я.

Он явился через пять минут – Лина жила в двух шагах от меня. Он пришел, принеся с собой морозный воздух и бутылку вина.

– А это зачем?

– После стакана вина тосковать куда слаще. Попробуй. – И, не спрашивая разрешения, открыл дверцу буфета, достал оттуда два бокала и налил каждый до краев. – Закуски никакой нет?

Я нехотя вытащила из холодильника кусок подсохшего сыра – последние дни у меня совершенно не было времени заглядывать в гастроном.

– Поехали? – сказал Марат и поднял свой бокал. – За любовь!

– С чего вдруг такой тост?

– Я недавно понял, что кроме любви у человека ничего нет. Не люблю я Марину, и неясно, зачем мы продолжаем тянуть эту лямку: мы ни о каком пустяке не можем договориться. А я хочу кого-нибудь любить! – Он быстро выпил свое вино и, пока я с усилием делала несколько глотков, поставил свой бокал на стол и широким шагом двинулся ко мне: – Сегодня я хочу любить тебя.

– А я?

– А ты попробуй – может, ты тоже меня полюбишь. Говорят, я в постели очень хорош.

И он, не дожидаясь моего согласия, начал снимать с меня свитер. Руки у него были ловкие и сильные, и я почему-то не стала сопротивляться. Я подумала: может, у меня просто фиксация на пропавшем Феликсе, а на самом деле нет в нем ничего особенного. Просто до него я была фригидной, а он меня разбудил. Почему бы мне это не проверить?

Пока эти неоформленные мысли бродили у меня в голове, Марат ловко раздел меня и себя и уложил меня на кровать. Он поспешно мазнул ладонями по моей груди и, прошептав: „Как я о тебе мечтал все эти месяцы“, – быстро и четко проник в меня, я и пикнуть не успела. Был он складный, сильный и большой, но никакого удовольствия я от него не испытала. Однако он этого не заметил, он весь утопал в блаженстве, выкрикивая иногда: „Нежная моя, сладкая моя“. Я даже не стала притворяться, что получаю удовольствие, – ясно было, что ему это все равно.

Я быстро поняла самую страшную его особенность, которой он так гордился, – он мог это делать долго. И я начала изнывать от скуки, от однообразия его движений вперед и назад без всяких вариаций. Я не могла так просто сбросить его и сказать: „Мне уже надоело“, – все-таки он был Линин сын и старый мой друг. Но терпеть это дольше у меня тоже не было сил. И тогда я применила один ловкий прием, которому меня обучил Феликс, – я просунула руку сзади и нажала на самое уязвимое место. Марат взвыл от блаженства и немедленно кончил.

– Ты волшебница, – прошептал он голосом умирающего и приготовился тут же заснуть.

Но уснуть я ему не дала. Я ногой вытолкнула его из постели и железно приказала:

– Немедленно уходи!

Потрясенный моим грубым поведением, он робко попросил оставить его на ночь:

– А вдруг нам захочется повторить? Наверняка ведь захочется – я так долго этого ждал.

– Немедленно уходи! – заорала я во весь голос и стала собирать его вещи, намереваясь вытолкнуть его на лестницу в чем мать родила.

Я начала рыдать, словно в меня вселился какой-то бес, я кричала:

– Убирайся вон! Что ты наделал! Что я наделала! Я вовек себе этого не прощу!

Он торопливо напяливал непослушные носки и брюки, приговаривая:

– Но ты же не возражала! Сказала бы „нет!“ – и я бы тебя не тронул!

Оттого, что он говорил правду, я рыдала еще отчаянней, пока не вытолкнула его полуодетого, в незашнурованных сапогах, с пальто и шапкой в руках.

– Я опять приду завтра, можно? – крикнул он на прощанье, перед тем, как я захлопнула дверь.