Секрет Сабины Шпильрайн

Часам к десяти утра Марат приехал сменить меня. Но сначала он попросил меня не уходить, пока он сбегает в лабораторию.

Вернулся он не то чтобы сияющий, но какой-то новый, подтянутый, как обычно:

– Лилька, они, кажется, нашли в одном капилляре ее мозга крошечную кровяную крупинку, которая может оказаться причиной. Ты уезжай домой и ложись спать, а я займусь подготовкой операции.

– Операции на мозге? – ахнула я.

– Это не настоящая операция, череп пилить не будут. А постараются разрушить эту крупинку лазером. Конечно, риск большой, но нет другого выхода.

– Можно, я останусь?

– Нет, поезжай и ложись спать, а то совсем синяя стала. И Сабинка там хнычет: «Где мама?»

Я уехала, а к вечеру приехал Марат и сказал, что, похоже, все обошлось – крупинку разрушили и Лина пришла в сознание. Через три дня ее выписали из больницы и привезли домой. Она была очень слаба, и я не решилась сразу уехать, хоть уход за ней в хозяйстве Марата был идеальный. Предстояло еще уговорить ее не возвращаться в Новосибирск, но даже если она заупрямится и захочет вернуться, это будет нескоро. Вообще-то пора было ехать в Цюрих, но иногда я ловила себя на мысли, что не хочу уезжать не только из-за Лины.

Мы с Линой и девочками жили на первом этаже, а спальня Марата и его кабинет находились на втором. В моей комнате мы повесили маленький колокольчик, в который Лина звонила. На третий день после возвращения Лины из больницы мы с Маратом сидели на кухне у Любы, пили кофе и следили из окна за Сабинкой: Марат купил ей трехколесный велосипед, и она часами училась на нем ездить: падала, вставала и опять взбиралась в седло.

– Велосипед красный, совсем такой, как был у мамы, – вспомнил Марат, – а книгу ты с собой взяла?

– Конечно, взяла, а как же?

– Может, вечером попозже, когда все уснут, поднимешься ко мне с книгой?

Я засмеялась:

– Я могу подняться к тебе и без книги.

Когда все уснули, я осторожно поднялась на второй этаж. Марат стоял на пороге – не мог дождаться, когда я наконец приду. Мы обнялись, и все было как всегда, или, вернее, как давно уже не было. И вдруг я услышала звон колокольчика – бог его знает, как давно он звонил.

Набросив на голое тело халат, я скатилась вниз по лестнице и, задыхаясь, влетела к Лине:

– Что случилось?

– Где ты была? Я уже десять минут звоню.

Я облизала пересохшие губы и соврала:

– Я так устала за день, что уснула крепко, как пьяный извозчик.

– Не надо обманывать меня, Лилька. Ты была с Маратом. – Она не спросила, а сказала уверенно, как о чем-то известном.

Я ахнула:

– Вы знаете?

– Я давно знаю, с тех пор, как он примчался в Академгородок в день отъезда Феликса в Европу. У меня была бессонница, и я следила из-за занавески, как он возвращался от тебя и выглядел счастливым. Зачем ты кружишь ему голову, Лилька?

Я задохнулась от незаслуженного упрека:

– Я кружу ему голову? Да он три года душит меня, как Змей Горыныч!

– И что же ты?

– Вы же видите, что я. Торчу здесь вместо того, чтобы ехать в Цюрих к Феликсу.

– Вот и поезжай к Феликсу. Хватит тебе тут торчать.

– Почему вы меня гоните?

– Будь осторожна с Маратом – он опасный человек. Уезжай, мы прекрасно управимся без тебя.

Что мне после этого оставалось делать, как не уехать? Марат меня не удерживал.

Он только спросил:

– Ты меня любишь?

Я ответила честно:

– Я не знаю, любовь ли это. Но я не могу без тебя жить.

Однако выхода не было – я уезжала, чтобы жить без него. Я собрала Сабинкины вещи, Марат получил туристическую визу для Нюры и отвез нас в аэропорт.

Больше года я прожила в Цюрихе, пока Лина гостила в Москве у Марата. Он довольно часто приезжал в Цюрих по делам, о которых знала только я: он строил и совершенствовал свой новый завод. Во время его приездов мы иногда с ним встречались – очень редко, если выпадало такое счастье, и мне удавалось выкроить время прокрасться к нему в отель. Но чаще всего, когда мне это удавалось, он был страшно занят, и мы превратились в журавля и цаплю из детской сказки. Чем дольше это длилось, тем больше я по нему тосковала.

Но мне не положено было тосковать: у меня был муж и ребенок, мне приходилось обустраивать новый быт в чужой стране среди чужого языка. Не могу сказать, чтобы я была от этого счастлива: избалованная ранними успехами в научной работе, я понятия не имела, как обустраивать быт. Да еще в Швейцарии, где жизнь в мельчайших деталях отличалась от русской. Как тут снимают квартиры? Как выбирают мебель? Как нанимают няню для маленькой девочки, говорящей по-русски? Когда нужно надеть вечернее платье, а когда оно выглядит нелепым?

За первые несколько месяцев я совершила столько ошибок, что, будь я секретаршей, меня пришлось бы уволить. Но я была не секретаршей, а женой – пока, по крайней мере, – и уволить меня было непросто. Проблема состояла в том, что у меня в этом новом мире не было ни одной подруги, которая могла бы мне помочь хотя бы советом. Честно говоря, у меня и в России не было подружек – все мои эмоции поглощала дружба с Линой: с нею мне всегда было так интересно, что никто не мог меня от нее отвлечь.