Как всегда, Вэл пришел домой ближе к полуночи. Отвезя Габриэллу к родителям, он вернулся в свой свежеобретенный коттедж и, по мере сил, постарался придать тому обитаемый вид. Ему не терпелось переселиться в собственное жилище, хотя бы для того чтобы каждый вечер не выслушивать от матери одно и то же.
– Вэлентайн Экройд, ты когда-нибудь будешь думать о ком-либо, кроме себя, любимого? – миссис Экройд была в своем репертуаре. – Я уже восемнадцать лет вынуждена не спать по полночи, ожидая, когда ты соизволишь явиться домой.
Вэл пожал плечами.
– Не надо меня ждать, мама, я говорю тебе это те же восемнадцать лет. Ложись спать. Может, это улучшит твое настроение.
Миссис Экройд, как всегда, восприняла его слова в штыки.
– Как ты разговариваешь с матерью? Я жизнь на тебя положила! Я воспитывала тебя, заботилась о тебе!..
– Ровно два года. После этого у тебя появилась новая игрушка, и про старую ты благополучно забыла. Думаю, за эти восемьсот тридцать дней своего благоденствия я уже расплатился, ты так не считаешь?
Миссис Экройд взвилась.
– Ты что, думаешь, мне деньги твои нужны?!
– А ты хочешь сказать, что нет? Брось, мам, признай хоть раз: если бы я стабильно не отдавал тебе собственную зарплату и если бы ты в ней не нуждалась, ты бы вообще забыла о моем существовании.
Вэл чувствовал, что добром этот разговор не кончится. Но именно сегодня ему было все равно.
Миссис Экройд решила сменить тактику.
– Юноша, имей хоть немного уважения к собственной матери!
Вэл вздохнул.
– Мам, попробуй сделать хоть что-нибудь, чтобы его заслужить.
Миссис Экройд вдруг заинтересованно взглянула на старшего сына.
– А если я за такие слова выставлю тебя из дома?
– Можешь не утруждать себя. Я, в принципе, зашел только за тем, чтобы забрать учебники. Оплата за последнюю неделю проживания – на микроволновке. И скажи мне, когда тебя не будет дома, чтобы я мог прийти за остальными вещами и при этом не раздражал тебя в очередной раз своим присутствием.
Миссис Экройд потеряла дар речи.
– Но… Но как же… Как же ты….
На мгновение Вэлу показалось, что мать видит в нем не только источник доходов. Он неосознанно сделал шаг ей навстречу.
– Мам…
Но миссис Экройд отшатнулась от сына.
– Так, значит, ты платишь за все, что мы для тебя сделали? – в ее глазах появилось отвращение. – В таком случае, сейчас ты сначала пойдешь к отцу и сообщишь ему, что, как последний трус, оставляешь нас в столь сложной ситуации. А потом объяснишь Тиму, почему он не сможет закончить свою художественную школу, хотя у него были все шансы стать известным живописцем. А после этого можешь убираться на все четыре стороны!
Вэл покачал головой. Очередное разочарование было весьма чувствительным, и, как он не храбрился, ему потребовалось некоторое время, чтобы заставить свой голос звучать ровно.
– Это больше не мои проблем, мама. С Тимом я поговорю, а с отцом разбирайся сама. Если вы действительно считаете меня трусом, значит, я принял правильное решение. Спокойной ночи! – и он, не давая ей ответить, взбежал по лестнице наверх, остановившись только в своей комнате. Несколько раз глубоко вздохнул, стараясь восстановить дыхание. Разумеется, не от быстрого подъема. Разговор с матерью дался ему сложнее, чем он предполагал. Сколько бы Вэл ни учил себя держать чувства в подчинении разума, в такие моменты приходилось признавать, что это сильнее него. Все-таки он, по наивности, продолжал считать мать самым близким и родным человеком. За что же она его так не любила? Или она права, и его просто невозможно любить?
«Ты – самый невозможный мальчишка из всех, кого я знаю», – вспомнилась ему Габриэлла. И чего там «фуэрте густас». Эти слова отчетливо врезались ему в память. Вэл включил компьютер и запустил онлайн переводчик…
– Все совсем плохо, да? – раздался у него за спиной сочувствующий голос брата. – Может, мне поговорить с мамой? Может, она образумится?
Вэл горько усмехнулся. Тиму было шестнадцать, и, в отличие от старшего брата, он все еще смотрел на мир сквозь розовые очки. Впрочем, его существование в этой семье разительно отличалось от существования Вэла.
– Не нужно, если не хочешь оказать мне медвежью услугу.
Тим вздохнул. Он не сомневался, что Вэл прав. Что мать никогда не поймет его. Что сам Вэл никогда не простит матери обвинения в трусости. И как она могла сказать о Вэле подобное? Как бы Тим ни любил мать, как бы ни благоговел перед ней, он отлично знал, что весь этот дом держится на старшем брате. Что еда и одежда, и его художественная школа, и его «Лексус» – что все это есть только благодаря заработанным Вэлом деньгам. По крайней мере, в последние пять лет. Притом что брат вовсе не был обязан содержать семью и тем более оплачивать капризы отдельных ее членов.
– Можно я продам машину? – осторожно спросил Тим, не зная, как отреагирует брат на подобную дерзость. Вэл оторвался от монитора и удивленно посмотрел на брата. – Я просто очень хочу закончить художественную школу, – тут же пояснил Тим. – Последний год, я не могу бросить…
Вэл улыбнулся – совершенно искренне.