– Слишком большое. Я стал замечать, что с годами становлюсь все эгоистичнее, поступая так, как удобнее и выгоднее мне. Потом жалею, корю себя, иногда даже приходится просить прощение… Тебе вот телефон передал тоже из подобных себялюбивых побуждений. Надеялся, что ты придешь и своим присутствием скрасишь мое затворническое существование. Потом долго думал – очень долго, Элин, поверь. Даже пару раз приходил к невообразимому выводу, что тебе неприятно видеть калеку. Молчи, я сам тут же отвергал эти мысли: даже тринадцать лет разлуки не вытравили из моей памяти воспоминания о твоей сострадательности и мягкосердии. И только сейчас я наконец понял то, что упорно старался не замечать. Ты бесконечно права, решив, что нам не стоит ворошить прошлое. Ведь никакого будущего у нас быть не может. И тут не играет роли, остались ли у кого-то из нас былые чувства, – я никогда не позволю себе принять твою жалость, а тебе – связать свою жизнь с инвалидом. Каким бы я ни был эгоистом, твои счастье и благополучие для меня все равно дороже собственных.
Элин чувствовала, что по ее щекам покатились слезы. Господи, что же он такое говорит? Она молила всех святых, чтобы они сохранили в сердце Кристиана хоть крохи прежних нежных чувств, но и подумать не могла, что он вот так откажется от величайшего дара свыше – от их взаимной любви. И выведет Элин из своей жизни.
– Ты признаешься мне в любви и тут же отправляешь восвояси? – дрожащим голосом спросила она. – И считаешь, что я с этим соглашусь?
Он пожал плечами и отнял руку.
– Твое мнение ничего не изменит, Элин. А я просто хотел быть честным.
– Даже если я скажу…
Но он снова оборвал ее, на этот раз приложив палец к своим губам.
– Зачем причинять боль нам обоим? Шесть с половиной лет я надеялся забыть тебя, потом столько же жаждал увидеть и узнать, что тогда произошло и почему ты так со мной поступила. Теперь мы все выяснили, и уж коли не испытываем друг к другу неприязни, то я надеюсь, что сможем стать просто хорошими друзьями.
Он кретин! Элин всхлипнула. И как она раньше не поняла, что влюбилась в кретина? И что ей делать теперь с ним и со своими чувствами? Зачем же она так долго ждала, так медлила, не будучи в силах найти достойную причину, чтобы прийти к нему в штаб? И вот чего она добилась. И еще смеет надеяться на чудо?
Только сама!
В конце концов, терять ей просто нечего!
– Поцелуй меня, – попросила она и посмотрела Кристиану в глаза. Да, трудно, да, стыдно, но надо выдержать, надо забыть о гордости, надо использовать все шансы. Чтобы, спустя еще тринадцать лет, не кусать локти и не раскаиваться в ошибках молодости. И пусть Кристиан думает о ней, что хочет. Если потребуется, она сделает и следующий шаг, и сама…
А он вдруг подался вперед, ладонью обхватил ей голову и жадно прижался губами к ее губам. Так просто. Так знакомо. Словно и не было никаких тринадцати лет. Словно он только вчера сделал ей предложение – тогда они тоже целовались так же безудержно и самозабвенно. Словно все-таки можно все вернуть и снова быть счастливыми…
Словно чудеса для Элин еще не закончились.
– Наверное, тебе лучше уйти!
Элин тряхнула головой, ничего не соображая.
– Я почти поверила…
Кристиан тяжело дышал, но на лице у него была написана непоколебимая решимость.
– Спасибо за эти сладкие мгновения прошлого. И за то, что пришла. И за то, что напомнила, каким может быть Рождество. Но это не должно повториться. Ты все отлично понимаешь. И тебе придется смириться с моим решением. Как я когда-то смирился с твоим.
Элин покачала головой. После его поцелуев сил не было ни на возражения, ни на эмоции. Чудеса себя исчерпали. Все остальное зависело только от нее.
– Именно поэтому я и не стану следовать твоему примеру, – сообщила она и пожала плечами. – Должен же хоть кто-то из нас учиться на своих ошибках.
23.45: Вэла
Складывалось такое впечатление, что почти два десятка лет назад бог просто перепутал и послал маленького Вэла не в ту семью. А как иначе можно было объяснить тот факт, что Вэл опять чувствовал себя рядом с Габи и ее родителями значительно свободнее и нужнее что ли, чем в своей собственной семье? На него никто не смотрел как на источник неприятностей или источник доходов. Его никто не пытался учить жизни, правилам этикета и даже не давал нелепых советов. Не давал вообще никаких советов. Его просто принимали таким, какой он есть. Хотя, казалось бы, как раз Габины родители имели все права на допросы с пристрастием и свитки с указаниями. В конце концов, он встречался с их единственной дочерью. И, наверное, только Вэл знал, какое сокровище ему досталось. Пожалуй, сам бы он на их месте не был столь демократичен.
В какой-то момент они остались с мистером Сантини за столом вдвоем.
– Я уже и не надеялся увидеть Габи на Рождество такой безоглядно счастливой, – заметил Габриэль. – Думал, она окончательно потеряла ощущение праздника после той истории.
Вэл, конечно, мог принять эти слова как комплимент на свой счет, но почему-то ему показалось, что мистер Сантини хочет рассказать «ту историю».