Секрет силы звезд-2: Возвращение

– Когда за Габриэллой закрылась дверь, мама сказала, что очень рада моему решению расстаться с Габриэллой, потому что такую девушку полюбить невозможно. И должен признать, что тут я с мамой согласен. Габриэлла так ее задела, что мама даже говорить больше не могла. Только думала о чем-то и мрачнела на глазах. А потом и вовсе сказала, что ей надо идти, хотя побыла она у меня всего ничего. Я, конечно, понимаю, что Габриэлла пыталась восстановить справедливость, но ведь прежде всего это наша мама, как она могла…

Вэл перестал слушать брата после первой же его фразы. Мысли приобрели просто космическую скорость и сменяли одна другую с завидным постоянством. И приносили нежданное облегчение.

То, как мать позволила себе отозваться о Габи, не укладывалось ни в какие рамки. Не любить Габриэллу? Разве ее можно не любить? Кого же тогда любить вообще? Понятно, что мать просто ничего не знает о девушке, просто унижена, просто нашла способ выместить свою злость хотя бы таким способом. Вот только этим своим поступком она уничтожила последний кредит доверия, который еще сохранялся в груди ее старшего сына. Миссис Экройд вовсе не демонстрировала свой материнский инстинкт, когда говорила, что Вэла нельзя любить. Она всего лишь старалась побольнее его уколоть, точно так же как несколько минут назад – Габриэллу. Только Вэлу вдруг стало глубоко наплевать на ее жестокие слова. Он слишком хорошо знал, какие чувства можно испытывать к Габи – когда не жалко жизни за один ее взгляд – и сколько людей на свете искренне любят эту удивительную девушку. Если его мать к ним не относилась, ее можно было только пожалеть. Или просто забыть о ее нездоровом самомнении. И перестать верить, что сам он не достоин любви.

– В общем, я счастлив от того, что мне не пришлось выбирать между мамой и девушкой, – закончил Тим свой рассказ. – Потому что, боюсь, выбор был бы не в пользу Габриэллы, даже если бы столь пылко она защищала не тебя, а меня…

Человек, извлеченный из застрявшего восемь часов назад лифта, вряд ли чувствует такое же воодушевление, какое чувствовал Вэл после слов младшего брата. В груди, пониже сердца, наконец перестало жечь кислотным огнем. И появилось стойкое желание догнать Габриэллу, заглянуть ей в глаза и спросить напрямик, почему она считает, что его невозможно любить. И узнать ответ, даже если после него останется только впечататься на «Ямахе» в ближайшее дерево.

Невыносимо захотелось на воздух…

– Вот, – Вэл поставил на столик возле кровати Тима искусственный цветок, а рядом положил запечатанный конверт, – передашь это Оксане, когда она придет.

– Зачем? – не понял Тим и, неприязненно покосившись на столик, тут же перевел взгляд на брата.

– Это подарок, – Вэл нажал на цветке какую-то кнопку, и тот ясным нежным голосом произнес: «Здравствуй, солнышко!» – Тим отчетливо переменился в лице. – За тобой должок, – напомнил Вэл, ощущая злорадное удовлетворение от беспокойства Тима. Мстить брату изначально вовсе не входило в его планы, но уж коль скоро тот предпочел мамочку… – Надеюсь, Оксане понравится.

– Но… – начал было Тим, однако Вэл покачал головой. И, похлопав брата по плечу, спокойно направился к выходу. И затылком почувствовал, как наполняется палата отчаянием и безысходностью.

– Это от Клинта, – сообщил Вэл, обернувшись уже от двери, и усмехнулся. – Ее старшего брата.

* * *

Сейди с трудом вырвалась из круга более или менее известных чиновников, которые желали увидеть автора наряда женщины, заинтересовавшей самого Эктора Глена, и обговорить с ним условия выполнения эксклюзивных заказов. Макс сиял от предстоящего обилия работы, предвкушая триумф своего агентства в целом и мисс Левис в частности, но Сейди вся эта суета почему-то мало волновала. Пожалуй, впервые она не испытывала трепета в груди от того, что другие люди признали ее талант и дают ей возможность проявить себя в более значительных масштабах. Сейди отвечала невпопад, периодически оглядывалась по сторонам и ждала любого повода, чтобы сбежать на волю. Все мысли занимал Кевин: его недовольный взгляд, когда Макс уводил ее прочь; его длительное отсутствие среди гостей в зале; его презрительный и почему-то обиженный тон, когда Кевин говорил о Максе. Сейди опять предпочла работу… Уже в бессчетный раз. Кажется, Кевину наконец это надоело. И он, вероятно, сидит сейчас в парке своего особняка на скамейке, улыбается какой-нибудь длинноногой брюнетке, которая думает сначала о нем, а только потом о своей собственной драгоценной персоне; или уже пригласил ее танцевать и будет умело вести ее в новом вальсе, а потом закружит, обнимет со смехом одной рукой и…

Сейди неразборчиво извинилась и бросилась на поиски своего спутника.