— Я университетов не кончал, — ответил Кузниц, — иняз военный всего лишь, а писать надо «согласно договоренностям».
— Кто сказал?
— В словаре так, и вообще так принято.
— В армии свой язык! — отрезал Ярошенко, завершая диспут, и добавил: — Этот приказ пока тайна, — он показал на гриф «High ranking officers eyes only»,[31]
— так что, смотрите, никому ни слова.— Конечно, — заверил его Кузниц, — я же понимаю — подписку давал. «Вот и закончилась моя война, — подумал он при этом, — Инга будет рада», — и был отпущен на два часа, до сеанса связи с Украиной.
Эджби ждал его в итальянском кафе «Джино Маргарино». Он сидел за столиком в углу, и перед ним уже стояла чашка «экспрессо», который был в этом кафе особенно крепким и ароматным. На эту кондитерскую они с Эджби набрели случайно, гуляя по улице Республики — главной улице столицы Островов, и с тех пор стали здесь встречаться. Кофе был тут особенно хорош, и военные сюда забредали редко.
— Привет, — сказал Эджби и посмотрел на свой «Роллекс», — ты, кажется, немного опоздал.
Хотя англичане, как известно, и собаку на «вы» называют, все же Кузницу казалось, что они с Эджби уже на «ты».
— Привет, — ответил он, — извини, Абдул, полковник задержал. Сам понимаешь, служба.
— Это по поводу вашего отъезда? — спросил Эджби, но в его вопросе прозвучала скорее утвердительная интонация.
— Вы, похоже, все приказы знаете раньше, чем их издают, — усмехнулся Кузниц.
— Кое-что мы действительно знаем — работа такая, — Эджби отхлебнул кофе. — Вас завтра отправляют специальным транспортом опять через Крит, весь ваш отряд и поляков тоже.
— Завтра? — удивился Кузниц. — А почему такая спешка? Я думал, через пару дней — нам ведь еще наши с тобой дела закончить надо.
— Арабы протестуют, говорят, что отряд нарушает нейтралитет Украины, — грозятся войну объявить.
— При чем тут нейтралитет? Мы ведь добровольцы, — возразил Кузниц и спросил: — А наши дела как, с мальтийцем этим? Ты мой отчет читал? У них целая сеть тут.
— Читал, — ответил Эджби, — про сеть мы и раньше знали, только место их явки нам было не известно. Теперь знаем, благодаря тебе. А от дальнейшего участия в этой операции ты отстранен в связи с передислокацией, так сказать.
Кузниц молча кивнул.
Что тут можно сказать? И так все ясно: в связи с передислокацией. «Приказ есть приказ, черное есть черное, а белое, соответственно, белое — суровые факты жизни, — грустно подумал он, а потом одернул себя, — чем я, собственно, недоволен? Домой что ли не хочу?» Но не все было так просто. Тут он вспомнил, что еще не заказал кофе, подозвал официанта и попросил:
— Uno expresso, per favore.[32]
Официант улыбнулся, оценив далеко не совершенный итальянский Кузница, и сказал по-английски:
— Одну минуту, сэр!
Они одновременно, будто по команде, закурили — Эджби свою пижонскую сигарилью, а Кузниц — местную сигарету без фильтра, и сидели так молча, уставившись на фотографию Черчилля на позициях, висевшую над столиком, — дань итальянского хозяина кафе истории Островов.
Странная это была пара. Высокий блондин Эджби, одетый по случаю пребывания на театре военных действий в, как всегда, потрясающе элегантную защитного цвета куртку в стиле «милитэр» от Лагерфельда, благоухающий туалетной водой «Photo» от того же Лагерфельда, окутанный ароматным дымом сигарильи, и рядом Кузниц — невысокий брюнет с густыми бровями и буйной шевелюрой, на которой едва держалась форменная пилотка, в мешковатой камуфлированной форме неведомой армии и неизвестного рода войск с нашивками «INSUFOR»[33]
на левом кармане и на рукаве и двумя лейтенантскими звездочками на погонах.Официант принес кофе, Кузниц сделал глоток и сказал:
— Хороший кофе — дома такого не будет.
Эджби отхлебнул из своей чашки:
— Действительно, превосходный — у нас тоже такого не найдешь, — они опять замолчали, потом Кузниц сказал:
— Заканчиваются наши coffee sessions, и служба моя, похоже, заканчивается, и сотрудничество с вашей конторой — тоже.
— You never know,[34]
— произнес Эджби свою любимую фразу и спросил: — Ты вечером свободен?— Все зависит от командования, — ответил Кузниц. — А что ты хочешь предложить? Может, выпьем немного по случаю нашего отъезда. Не известно ведь, когда увидимся. Я ребят приглашу.
— Можно, — сказал Эджби, — попозже вечером, но сначала хочу тебе твоего соотечественника показать. Попробуй поговорить с ним на вашем наречии. Он Службу очень интересует, он и такие, как он, — «потерянные».
— Так это «потерянный», — заинтересовался Кузниц, — я еще ни одного не видел.
— «Потерянный» и ваш — cossack.[35]
— Эджби встал. — Мне пора. Увидимся в восемь здесь, хорошо?— Хорошо, — Кузниц тоже поднялся, пожал Эджби руку, задумчиво посмотрел ему вслед, сел и заказал еще одну чашку кофе.
«Кто бы мог подумать, — размышлял он, — что я — скромный выпускник военного иняза, рядовой синхронист (синхронист, правда, не из худших, тут же поправился он) окажусь свидетелем, да и участником, таких невероятных событий.