Секретов не будет

— Послушай, Шатуновский, у меня тут сидит товарищ Ямской. Он рассказывает о возмутительном деле. Ты видел блокнот? Ведь это что-то чудовищное! Понимаешь, по семейным проблемам мы давно уже не выступали. Попробуй подготовить фельетон. А?

Некоторым товарищам, должно быть, покажется, что я мог сразу же садиться за письменный стол. В самом деле, я выслушал Галину и ее родственников. Видел фотографии. Листал этот блокнот…

И все-таки мне многое было не ясно. Я не представлял себе, как мог этот Константин обмануть большую семью во главе с таким бывалым папашей. Неужто Иван Яковлевич так и не разглядел, за кого выходит замуж его дочь?

Я написал письмо Константину Дмитриевичу Отоколенко, попросил в удобное время зайти в редакцию. А пока суть да дело, я дважды внимательно проглядел блокнот. Честно говоря, и тут мне не было все понятно. Я приблизительно представлял себе возможности среднего мужчины, но чтобы один человек имел какие-то близкие отношения сразу с пятьюдесятью девятью дамами! «Но, с другой стороны, почему все эти имена, фамилии, адреса оказались в записной книжке Константина Дмитриевича? — думал я. — Какое они к нему имеют отношение?»

И вдруг мне пришла в голову мысль написать всем пятидесяти девяти женщинам. Написать, но как? Я долго бился над текстом, стараясь выдержать его в наиболее вежливых, тактичных тонах, чтоб никого не обидеть подозрением, не поставить в неловкое положение, в случае, если мое письмо попадет к кому-нибудь из домашних. Я разработал один текст для всех корреспонденток, который в окончательном виде выглядел так:

«Уважаемая тов… (следовала очередная фамилия).

В редакцию поступило письмо, в котором говорится о Константине Дмитриевиче Отоколенко. В нем упоминается также и Ваше имя. Прежде чем печатать это письмо, нам бы хотелось узнать, где и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Константином Дмитриевичем и какое мнение сложилось у Вас об этом человеке.

Ждем Вашего письма и заранее благодарим».

Тем временем мне позвонил Константин Дмитриевич и сказал, что сможет зайти не раньше чем дней через десять, так как сейчас вынужден срочно подыскивать себе угол.

— Хорошо, — сказал я. — Приходите, как сможете. Мы подождем.

А Ивану Яковлевичу не терпелось. Он названивал мне каждый день и все спрашивал, когда же появится фельетон. Я отвечал, что мы уточняем факты.

— Чего же еще уточнять? — недоумевал Ямской. — Неужели вы не понимаете, что этот тип — проходимец и авантюрист?

В конце концов Иван Яковлевич на меня опять обиделся и опять пожаловался нашему ответственному секретарю. Секретарь вызвал меня к себе. Я пришел и принес письмо, которое только что получил:

«Уважаемый товарищ Шатуновский! Срочно отвечаю на Ваш запрос. Он меня очень поразил и удивил. Константин Отоколенко — мой родной внук, а я его бабушка. Вот откуда наше знакомство с ним. Какого я о нем мнения? Он очень гордый. Вот что я могу сказать Вам. Мне уже 86 лет, я лежачая больная, плохо вижу и слышу. С приветом. Валентина Михайловна Г.».

Секретарь удивился.

— Что же ты теперь хочешь делать? — воскликнул он.

— Я все-таки хочу сначала разобраться, кто этому Отоколенко приходится любовницей, а кто бабушкой. Хуже, если придется разбираться в этом вопросе уже после того, когда фельетон будет напечатан.

И действительно, я мог бы попасть в глупое и нелепое положение, если бы вдруг указал, что Отоколенко находится в предосудительных связях с женщинами, в том числе и с Валентиной Михайловной. А это могло случиться, потому что именно фамилия Валентины Михайловны сопровождалось примечанием: «Хорошенькая душечка». Примечание, правда, несколько странное, но ведь никому из внуков не возбраняется называть свою бабушку ласковыми словами.

Следующий ответ пришел от гражданки Д. из города Челябинска: