В беседе с профессором мы уже не касаемся моральной стороны дела: само собою очевидно, что старому профессору как-то не к лицу помогать молодому прощелыге бежать с производства. Мы говорим о вещах более низменных и прозаичных. О тех трехстах рублях, которые получил «мальчик» в качестве подъемных. Быть может, добряк Афонькин, который принял столь трогательное участие в судьбе дезертира, вернул эти триста рублей Магаданскому тресту? Оказывается, нет. Расходы проведены по какой-то графе, убытки списаны. Афонькин же ныне пытается изобразить из себя эдакого страдальца, которого злые люди хотят наказать за душевное благородство и сердечную теплоту.
А «злые люди» совсем не те, кто намерен взыскать с профессора деньги и вернуть их государству. Злые люди сидят в приемных у Афонькиных в ожидании их милостей и щедрот. Ведь честный, порядочный человек никогда не пойдет на поклон, что положено, он получит и так, лишнего же ему ничего не надо.
Вокруг Афонькиных крутятся людишки темные, подозрительные. А добряк знай себе усердствует. Должностное лицо выступает в роли эдакого подгулявшего замоскворецкого лабазника, швыряющего деньги в оркестр. Это он. Афонькин, подписывает заведомо липовые финансовые документы. Это он, Афонькин, в халате врача выдает бюллетени отъявленным прогульщикам и пьяницам. Это он, Афонькин, содержит на ставках инженеров каких-то недоучившихся ремесленников.
— Инженеров мы найдем не скоро. Зачем деньгам-то пропадать? — поясняет Афонькин и делает вид, будто не понимает, что государственные деньги пропадают только благодаря его стараниям.
Афонькин добряк не только у себя в учреждении. После работы он продолжает оставаться таким же щедрым, сердобольным дядюшкой. Он соглашается ездить на такси с выключенным счетчиком. Он охотно помогает нечистому на руку кондуктору автобуса присваивать выручку.
— К чему мне билет? — светится улыбкой Афонькин, протягивая кондуктору пять копеек. — Оставьте себе.
При этом Афонькин чувствует себя личностью, свершившей благородный подвиг. Ему страсть как хочется, чтоб о его высоких душевных качествах слагали легенды и сочиняли песни.
А между тем лицо он вовсе не подходящее для хвалебных од. Он типичный сатирический персонаж. Он никакой не добряк. Добряк оттого и называется добряком, что жертвует своим. А Афонькин щедро раздает чужое. Ему не жаль чужого, потому что жаль своего. Попробуйте подарить третьим лицам шифоньер, телевизор или хотя бы детский свисток, принадлежащий Афонькину. Взвоет наш добряк, закричит: «Караул! Грабят!» — помчится в милицию.
Мы голосуем обеими руками за настоящую доброту, отзывчивость, сердечность. За то, чтобы молодоженам дарили хорошие подарки, чтобы гостей встречали по законам доброго гостеприимства. Мы, пожалуй, не стали бы протестовать, если бы Афонькин, горя желанием прослыть щедрым, подарил бы кондуктору свой пятак. Но что это за гусарство дарить то, что тебе не принадлежит! Что это за ухарство действовать якобы от имени и по поручению общественных организаций вопреки интересам общественных организаций!
От имени и по поручению общественных организаций с «добрячками» Афонькиными должен обстоятельно побеседовать прокурор.
ВОТ ТАКИЕ ЧУДЕСА
Что ни говорите, а в наше атеистическое время случаются еще чудеса самого разнообразного порядка.
В конце января рижский монтажник Петр Черкасов уехал в командировку на стройку в Армению. Петр Константинович обещал быть дома через два месяца, но в назначенный срок не вернулся. Зато появился почтальон и вручил его жене Алине Александровне телеграмму:
«Ереванском участке умер ваш рабочий Черкасов Петр Константинович. Сообщите принятые меры».
На бумаге — печать и вполне разборчивая подпись должностного лица.
Представьте себе положение женщины, получившей депешу о смерти мужа с нелепым требованием сообщить о принятых мерах. А какие меры тут теперь примешь?!
Алина Александровна оставляет двоих детей, тут же вылетает в Москву, а оттуда в Ереван. С дороги дает телеграммы родственникам в Волгоград, Свердловск и в другие города. Убитые горем родственники следом вылетают в Армению.
Не помня как, Черкасова наконец добирается до конторы стройучастка и первым делом пытается узнать, что же случилось с мужем.
— А вы будто не знаете? — отвечает начальник участка Р. О. Бархударян. — Он приехал к нам такой хилый, болезный. И вот вам результат.
— Да что вы! Петр Константинович отродясь ничем не болел!
— Петр Константинович? — переспрашивает вошедший шофер. — Так ведь третьего дня он благополучно сел в поезд и укатил домой…
Словом, выясняется…