Секреты Бабы-Яги (сборник)

Ведь это ее плоть и кровь – дитя, вскормленное и воспитанное с любовью, на которую она только была способна, убереженное ценой собственной жизни и жизни ее дочери. И, несмотря на то, что ее внучка была далеко не последней в их роду, произведя на свет множество потомков, это была ее единственная связь с миром живых, надежная и постоянная. Ведь для остальных, не знавших ее лично, Морана со временем становилась не более чем семейной легендой, сказкой, которую рассказывали детям перед сном.

Так она думала.

Зеркало, моргнув, вновь отразило прекрасную деву с бледным лицом на фоне чернильных волос, с печальными темными глазами, устремленными туда, где мгновением ранее еще теплился огонь в печи, во всем черном, точно сама Смерть. А позади нее очертился силуэт ее возлюбленного, ее узника и ее пленителя, сначала нечеткий, словно он собирался по каплям из сгущающегося дыма, а затем появился и сам Повелитель.

– Так и знал, что найду тебя здесь, моя драгоценная, – Кощей по привычке подошел сзади, отвел ниспадающие на плечи распущенные волосы назад и, нежно обняв Морану, оставил легкий поцелуй на белой шее, отчего по коже пробежал холодок, а затем достал из-за пазухи голубой цветок бессмертника и воткнул ей в волосы за ухо. Улыбнувшись, с легкой иронией в голосе он поинтересовался. – Ну как, Агния еще не подвела тебя?

Морана вздохнула, прикрыв глаза, и, повернувшись к Кощею, бесстрастно произнесла:

– Она хорошо справляется.

Попытка отстраниться, сделав шаг назад, с треском провалилась, и Морана оказалась сжата в крепких объятьях своего бессмертного возлюбленного.

Он прижал ее к себе и, водя по спине ладонями, вперил в нее свой орлиный взгляд. Не прикрывая глаз, Кощей коснулся ее губ своими, и Морану окатила волна жгучего жара, который она тотчас постаралась обуздать, чтобы не выдать себя с потрохами. Казалось, Кощей этой сиюсекундной слабости не заметил, хотя и пытался прочитать ее. Но лицо любимой оставалось неподвижно, глаза смотрели прямо на него, без страха, но и без тепла.

Морана научилась за прошедшие годы, будучи постоянно рядом ним, не показывать слишком ярких эмоций – положительных, чтобы не тешить самолюбие Кощея. Скандалы случались, он видел ее гнев и ярость, и даже это доставляло ему странное удовольствие, но такой радости она ему не принесет. Она, все так же, не меняясь в лице, приоткрыла уста и ответила на его поцелуй. Как всегда – будто делала ему одолжение.

– По-прежнему холодна как лед, – подтвердил он сам себе, словно отвечая на уже привычный немой вопрос. – Ну, ничего, когда-нибудь ты оттаешь. Я заслужу твое прощение и добьюсь тебя. Снова.

Ответом ему была едва уловимая улыбка уголком рта, говорившая о том, что вызов принят, что, впрочем, повторялось из раза в раз. В том, что когда-нибудь сумеет простить Кощея, Морана очень сомневалась, как и в том, что сможет еще долго продержаться, не поддаваясь соблазну упасть к нему в объятья и раствориться в его поцелуях. Это виделось не просто неправильным, а противоестественным.

После того, что он сделал, после тысячелетней вражды это было бы равносильно тому, что отказаться от прошлого, забыть о нем, словно ничего и не было. Это означало бы, что она напрасно столько боролась и Кощей победил. Но каждый день он был все ближе и ближе к своей победе, подбирался к ней небольшими шагами.

Нежными прикосновениями кончиков пальцев к щеке. Обжигающим дыханием на шее. Низким вкрадчивым голосом, в котором звучали неподдельное сожаление и раскаяние, за которыми угадывались сдерживаемая страсть и хранившаяся веками любовь. Еле слышным шепотом, от которого все тело покрывалось мурашками, проникновенными речами, в которых не чувствовалось фальши и которым хотелось верить.

А ведь было время, когда им было хорошо вместе, когда они были по-настоящему счастливы – когда Морана находилась в блаженном неведении. Его глаза лучились теплом и светлели при взгляде на нее, а она не видела зла, стоявшего у него за спиной, давившего ему на сердце и оплетающего своими сетями разум. Они предавались любви и загадывали на будущее.

Морана прикрыла глаза и вспомнила момент их первой близости. Она сама подтолкнула его к этому. Соблазнила, не в силах больше ждать его инициативы, грезить о нем ночами, не имея возможности воплотить желаемое в жизнь, и бояться своих желаний.

Чужак в племени и гость под ее кровом, отрабатывающий свое спасение и гостеприимство хозяек любой посильной помощью, тяжелой мужской работой, Кощей был немногословен и угрюм. Он просто делал то, о чем его просили, без жалоб и пререканий, мало показывался на людях и ни с кем не общался по собственной воле, кроме приютившей его семьи. И то лишь ограничивался словами благодарности за сытный ужин да теми немногими вопросами или просьбами, что порой возникали и касались исключительно его труда.