Секреты Достоевского. Чтение против течения

Но в нездоровые времена случается так, что мир Оно, более не пронизанный и не оплодотворенный как живыми потоками приливами мира Ты, – изолированный и застаивающийся, словно гигантский болотный призрак, – подавляет человека. Довольствуясь миром объектов, которые более не превращаются для него в Настоящее, человек перестает сопротивляться этому миру.

И тогда обычная причинность вырастает в гнетущий. подавляющий рок [Бубер 1995: 46] (курсив мой. – К. А.).

В истории Раскольникова Достоевский доводит одиночество Человека из подполья до логического и неизбежного конца. Свидригайлов, чье желание направлено вовне, представляет альтернативу – ориентацию на физический контакт, осязаемую связь с другим человеческим существом. Сексуальность – самая близкая и самая таинственная форма связи.

Повторюсь: моя задача не состоит в том, чтобы читать с позиции программиста и использовать литературу как источник алгоритмов поведения или легких путей исцеления страданий и фрустраций, связанных с существованием в человеческом теле. Раскольников и Свидригайлов – не наши знакомые, не люди. Они даже не отдельные сущности в мире романа: для этого они знают слишком много тайн друг друга. Они – парные произведения творческого гения Достоевского, творения слова, получившие человеческую форму и демонстрирующие воздействие психологических, физических, моральных и духовных сил на наши жизни. Я не утверждаю, что Достоевский сознательно наделил похоть своего предполагаемого злодея искупительной силой; также я не выступаю за то, чтобы перевернуть сложившуюся в классическом литературоведении концепцию «Преступления и наказания» с ног на голову. Сладострастные мечты Свидригайлова по-прежнему отвратительны. С другой стороны, насколько нам известно, это только мечты – а кто из нас может сказать, что никогда не мечтал о постыдном? Чрезмерно прямолинейный взгляд на персонажа может заставить читателя не заметить тонкостей великого романа Достоевского, наполненного противоречиями между действием и повествованием. Не следует упрощать этику до банального осуждения очевидного зла. О чем бы Свидригайлов (или любой из нас) ни мечтал в одиночестве, нам следует обратить внимание и на его дела. Достаточно вчитаться в текст, чтобы заметить, что о преступном поведении Свидригайлова свидетельствуют лишь слухи и сплетни. Свидригайлов признается (и даже весьма эмоционально) в наличии злых помыслов, однако до его самого последнего поступка – акта насилия, направленного против себя самого, – мы видим, как он творит исключительно

добрые дела. Раскольников же, напротив, избегает откровенности и отрицает свои сильнейшие страсти, включающие инстинктивное стремление к любви и благодати. Умышленное убийство у нас на глазах совершает Раскольников. Почему же тогда литературоведы упорно считают злодеем Свидригайлова[70]

!

Для Раскольникова главным мотивом к действию становится визит в комнату Сони немедленно после скандала в квартире Мармеладовых. Он приходит с целью признаться в совершенном убийстве (как обещал во время предыдущего визита). Но это желание неразрывно ассоциируется с чувством патологической ненависти и желанием творить насилие, а также с подавленным сексуальным желанием. Этот комплекс противоречивых мотивов парализует Раскольникова, и он не может ни действовать, ни говорить. Здесь его неспособность признаться – говорить – представляется как неспособность действовать (буквально – «бессилие», что одновременно является синонимом импотенции; это слово неоднократно повторяется на протяжении всей сцены):