На протяжении всего текста «Бесов» взаимодействие между Петром Верховенским и Ставрогиным представляет собой противостояние языка и образов. Как я указывала в начале этой главы, Петруша – бес-искуситель, использующий язык для манипулирования людьми. Его слова – ложь, а его поступки, как и поступки тех, кто подпал под его влияние, – преступления. Слова, которым внимают беспрекословно, приводят к греховным поступкам. Петр Верховенский принуждает Кириллова (или Кириллов позволяет ему себя принудить) написать ложное признание в предсмертной записке; он принуждает членов своего кружка к соучастию в убийстве Шатова – под ложным предлогом, а они позволяют ему вовлечь себя в это убийство; он клевещет на Шатова, заявляя, что тот намерен донести на них. С помощью лжи и манипуляций он пробивается в высшие круги городского светского общества, включая интимный кружок своих любовниц-аристократок. Во всех этих случаях Петр Верховенский проецирует беса, которым сам одержим, на других, и они охотно соглашаются. Ставрогин является его полной противоположностью. Ставрогин не
Эта противоположность проявляется уже при их первом появлении на страницах романа. В то богатое событиями воскресенье Петруша внезапно «влетает» в гостиную Варвары Петровны [Достоевский 19746: 143–144]. Он приходит с пророчеством: скоро сюда
Произведения в жанре апокалипсиса, получившем имя от греческого слова, означающего раскрытие или откровение, описывают открытие скрытых истин; отсюда и название новозаветной книги, называемой по-русски Откровением. В «Преступлении и наказании» мы видели, как Лужин с помощью клеветы и обвинений пытался выставить Соню Мармеладову воровкой. Невиновность Сони так и не была доказана, однако и мы, читатели, и заслуживающие доверия свидетели поверили в нее. Раскрытию скрытых истин невозможно помешать; оно является, как дар. Аналогичная динамика характерна и для «Бесов». Когда персонажи романа, в частности Петр Верховенский, пытаются изобличить Ставрогина, они не могут затронуть его сути.
Вина Ставрогина остается загадкой. Вина Петра Верховенского очевидна:
И он [Шатов] стукнул ногой действительно в десяти шагах от заднего угла грота, в стороне леса. В эту самую минуту бросился сзади на него из-за дерева Толкаченко, а Эркель схватил его сзади же за локти. Липутин накинулся спереди. Все трое тотчас же сбили его с ног и придавили к земле. Тут подскочил Петр Степанович с своим револьвером. Рассказывают, что Шатов успел повернуть к нему голову и еще мог разглядеть и узнать его. Три фонаря освещали сцену. Шатов вдруг прокричал кратким и отчаянным криком; но ему кричать не дали:
Простое и прямое изъявительное наклонение, использованное рассказчиком, не оставляет простора для сомнений: Петр Верховенский замышляет насильственное преступление, совершенное в парке Скворешников, и наносит последний, жестокий удар. Он виновен. В противоположность этому, вина Ставрогина скрыта под множеством слоев повествования.