Секс, деньги, счастье и смерть. В поисках себя

Психоаналитик Изабель Мензис, проводя исследование среди больничных сестер-сиделок, ухаживающих за серьезно больными или умирающими пациентами, заметила, что их работа была организована таким образом, чтобы максимально сдерживать и модифицировать эмоциональную напряженность. В медицинском учреждении считалось, что, если между медсестрой и пациентом установятся слишком близкие отношения, то в случае смерти пациента медсестра будет сильно страдать. Поэтому круг обязанностей медсестер был ограничен всего несколькими заданиями, но для большого числа пациентов, что почти полностью исключало возможность тесного контакта с кем-то конкретным из них. Такой подход способствовал развитию культуры разъединения, отчуждения и деперсонализации. По наблюдениям Мензис, никто даже не пытался напрямую работать с проблемой страха смерти и учить медсестер справляться с тревогой более здоровыми психологическими способами. В работе Мензис раскрывается, как медицинские учреждения пытаются укрепить дисфункциональные методы отрицания смерти. И ведь ее тревожные наблюдения актуальны по сей день. Именно в среде больничного персонала наиболее живуче представление о том, что, если человек стар и болен, то он обязательно выжил из ума.

Ситуация усугубляется тем, что многие профессиональные медики рассматривают смерть как поражение и неудачу на личном и на профессиональном фронте одновременно. Смерть считается признаком некомпетентности. Ведь докторов учат продлевать жизнь, а не работать с умирающими.

Поэтому совсем не удивительно, что не только медсестер, но и многих докторов не учат разговаривать с пациентами, особенно на тему смерти. Чтобы не нарушить свой внутренний комфорт, эти хранители жизни прячутся в профессиональную скорлупу отчуждения, отрицания и деперсонализации. Я бы хотел привести отрывок из книги хирурга, специализирующегося на пересадке печени, Полин Чен «Последний экзамен» (Final Exam): «На протяжении почти пятнадцати лет учебы и практики я неоднократно сталкивалась со смертью. Мои коллеги и учителя учили меня сдерживать или подавлять общечеловеческие чувства по отношению к умирающим пациентам, словно это помогло бы мне стать более квалифицированным доктором». Она описывает, как в предсмертный час доктора занавешивают кровать больного и быстро исчезают, оставляя родственников наедине с умирающим близким.

В процессе обучения и практики врачи достигают высокого уровня профессионализма, но в том, что касается выражения сострадания или противостояния собственному страху смерти, остаются далеки от совершенства. Смерть пациентов для медиков страшна вдвойне: во-первых, она напоминает им об их собственной уязвимости, а во-вторых, является признаком профессиональной некомпетентности. Поэтому неудивительно, что профессия медика предполагает сильнейшее нежелание иметь дело со смертью. Получается, что с умирающим человеком происходит много всего, но ему или ей практически некому рассказать об этом. В современной медицине смерть присутствует везде и нигде одновременно.

Отрицание смерти медиками и близкими умирающего мешает нам понять, что некоторые очень старые люди, которые уже не надеются на выздоровление, могут хотеть умереть спокойно и естественно. Однако медработники – часто по просьбам смятенных родственников – прибегают к невероятно сложным операциям и процедурам и, не считаясь с желанием самого пациента, продлевают ему жизнь, пытаясь совладать с собственной тревогой. Они не хотят вникать в суть своих действий и осознавать, как это отражается на пациенте. Возможно, их действия продиктованы их собственными страхами. Однако подобная практика унизительна для умирающего. Она не имеет ничего общего с достойной смертью.

В современном обществе культура и медицина словно сговорились изолировать страдания, процесс умирания и смерть. Многие нормы и ритуалы, некогда призванные поддерживать, успокаивать и направлять умирающих людей, ныне забыты или потеряли свою значимость. Понятие смерти удалено из общественного сознания и включено в медицинскую сферу деятельности. Смерть и умирание теперь находятся на периферии человеческого существования.

Размышляя над этим, я понял, что меня никогда не учили многим важным вещам. В школе нам никогда не рассказывали о смерти. Вспоминая об этом сейчас, когда я перешел на новый жизненный этап, я понимаю, что эти знания, о которых все молчали, могли бы стать чуть ли не самыми важными в моей жизни. Но поскольку меня, как и многих других, этому никогда не учили, мне пришлось узнавать все на собственном опыте. Почему об этих важных вещах никто не говорит? Порой мне становится даже непонятно, зачем нам тогда школы? В них не учат любить, не учат обращаться с деньгами, не учат тому, как стать кем-либо, не учат разводиться, не учат горевать и, ко всему прочему, не учат умирать.