Сексот поневоле

Но все эти рассуждения о своей наивности и глупости я привожу только в общем плане, без привязки, как говорит Анохин, к определенному ориентиру. Зато усвоил твердо: без «трех китов» человекознания сексота не может быть. Он либо откажется от «почетного звания», либо так испортит порученное ему дело, что его с треском вышибут прочь. Без выходного пособия и почетной грамоты.

Вот и я принадлежу к числу подобных глупцов. Какой же мне применить хитрый прием для того. чтобы втереться в доверие к Никифору Васильевичу?

Семилетнее пребывание на стройке помогло — всё же, я отыскал такой прием. Лишь бы запоздали неожиданные гости, лишь бы Курков, увлекшись любимой резьбой по дереву, перестал поглядывать на часы. Пусть Дятел примется в очередной раз воспитывать Сичкова — тогда раньше, чем к десяти вечера мастер не освободится…

— … осушил Родька пятый жбан пива и окосел Пиво, скажу я тебе, забористое у хранцузиков, особо, если потреблять его с коньячком…

— Умный мужик, наверно, был Родька! — перебил я рассказчика. Тянуть и дальше время было опасно, — Типа тех хитрецов, что вчерашней ночью подбирались к нашему складу…

Кладовщик так резко остановил свое повествование, что слова перестали вылетать из его рта, но губы всё ещё шевелились. Некоторое время он непонимающе оглядывал невинную мою физиономию, потом спросил:

— Енто, какие хитрецы, Данилыч? Неужто ограбили?

— Не успели. Джу помешал. Удирали так, что — пыль столбом. Их счастье — собака хромая, будь она здоровая — положила бы их рядышком…

— И кто енто был? Ты, небось, узнал?

В голосе — непонятная тревога. Словно кладовщик беспокоился не о сохранности порученного его заботам строительного добра, а о том — узнал ли я грабителей. В этом его беспокойстве, как это ни странно звучит, я не ощутил ничего непонятного — прежние мои подозрения всё больше и больше находили реальную почву.

— Темно было… Конечно, что-то знакомое в фигурах грабителей распознал, — подкинул я кладовщику тему для дальнейших размышлений. — Но точно сказать не могу. Ошибусь — обижу честных людей…

— Честных? Ты уж скажешь, Димитрий, — похоже, стал успокаиваться старик. Но тут же снова насторожился, Можеть слыхал, о чем трепались злодеи? Ночью-то голоса далеко разносятся…

— Так, немного… О какой-то лодке речь шла, .. Наверно, собрались на рыбалку, а на чем плыть не знали. Слава Богу, что ничего у грабителей не получилось. Я сегодня всех наших сторожей проинструктировал. Поэтому и вам сказал…

— Спасибо, Димитрий, век стану благодарить, старухе накажу поклоны за тебя перед иконой отбивать… Слышь, Дормидонтовна ?

— Слышу, слышу, Васильич. И свечечку во здравие в храме Божьем поставлю, и молитвы закажу…

Помолчали. Никифор Васильевич прошелся по горнице, подошел к окну, загородившись ладонью от света, оглядел подворье. Будто там, за кустами, спрятался Курков, а за бочкой для дождевой воды стоит Сичков… Смешно!

— И часто вы такие пиры задаете, — кивнул я на богато накрытый стол. — Небось, каждую субботу?

— По всякому, — доброжелательно ответил хозяин. — Бывает, что и в будни заглядывают гости… Помню, когда придушили Катьку-секретчицу, Валера пожаловал …

Я почувствовал — не хватает воздуха. Образ Никифора Васильевича начал светлеть, будто с него уже снято ложное обвинение, зато в моих ушах зазвенело: «Сичков, значит, все же, Сичков». Вот он, тот самый случай, за которым я так долго гонялся! Только бы не упустить, узнать детали. И не показать своей взволнованности…

— Неужели, был пьян… Сичков?

Кажется, я пытаюсь оправдать мастера. Если пьян, то не он виновен в убийстве Кати… Хотя мог выпить после ее удушения. Убить человека не так-то просто. Мастер, чтобы погасить в себе чувства страха, возьмет да зальет его водкой.

— Ан, нет — трезвехонек. Только малость взъерошен. Вихры — во все стороны, будто кто их выдирал, пиджак помятый… Возился с бабой на сеновале, что ли? Как Родька-пулеметчик, когда охаживал одну хранцузскую мамзельку, да напоролся на ейного мужика…

— Валерка ничего не говорил?

— Чего говорить-то? Спросил: самогон имеется? Я ему под нос — трехлитровую банку. Хошь — пей, хошь — умывайся. Валерка присосался, как телок к коровке — почти литру выхлестал. Не закусил — утерся рукавом, умелец, да подался от нас…

Значит, все же — Сичков! Никифор Васильевич врать не станет, не в его это интересах, понимает, небось, что вранье — дело опасное, особо, когда касается убийства. Нацелишь на другого преступника, а оно обернется на тебя… Слов нет, скользкий человек

этот кладовщик, много у меня на него имеется фактов и фактиков, да и Малеев, похоже, положил на него всевидящий глаз. Но сейчас ему можно верить…

Мои колени дрожат, в голове — сумятица. Впору бежать разыскивать Малеева или Рюмина. Пусть срочно созывают своих оперативников…

Нет, оперативников привлекать рановато. Нужно попробовать раскочегарить словоохотливого хозяина, авось, удастся выудить из него дополнительные подробности убийства.

Никифор Васильевич с любопытством смотрел мне в лицо. Будто подслушивал донимавшие гостя беспорядочные мысли и делал свои выводы…