Сексуальная жизнь в Древней Греции

Великий философ Гартманн (Philosophic des Unbevtussten, Berlin, 1869, S. 583), как Шопенгауэр до него (Die Welt als Wille und Vorstellung, 18593, II, S. 586), разделяет это воззрение и выводит из него логичное, на первый взгляд, заключение: "Любовь приносит больше боли, чем удовольствия. Удовольствие лишь иллюзорно. Не будь любовь фатальным половым импульсом, рассудку следовало бы заставить нас избегать любви, - а потому лучшим выходом была бы кастрация". Я называю это заключение логичным лишь на первый взгляд потому, что Гартманн не знал или забыл о том, что кастрация никоим образом не избавляет от полового влечения. Греки об этом отлично знати: прекрасным подтверждением тому служит рассказ Филострата (ed. Kayser, Leipzig, Teubner, I, p. 38) о евнухе, пытавшемся соблазнить обитательницу гарема, и множество аналогичных свидетельств. О значении кастрации в греческой культуре мы будем говорить ниже; здесь она упоминается лишь для того, чтобы показать, что греки знали: нож не является лекарством от любви. Если Феокрит ("Идиллии", xi, 1 ел. и 21) начинает свое знаменитое стихотворение, в котором он сочувствует любовным страданиям своего друга, милетского врача Никия, словами: "Против любви никакого нет, Никий, на свете лекарства;// Нет ни в присыпках, ни в мазях, поверь мне, ни малого прока.// В силах одни Пиериды помочь; но это леченье, // Людям хотя и приятно, найти его - труд не из легких" [перевод M. Е. Грабарь-Пассек], то этим доказывается, что единственное настоящее лекарство от любви грекам было известно; таким лекарством являлось и является осознанное отвлечение внимания посредством каких-нибудь напряженных занятий - будь то тяжелый труд, как советует простой рыбак в другой идиллии Феокрита, или, как предлагает в только что приведенном отрывке сам Феокрит, сосредоточение на поэзии, т.е. на некоторой умственной деятельности вообще101.

Однако греки - эти мудрые врачеватели души - знали не только лекарство от болезни любви, но и пути, которыми этот душевный яд проникает в человека и утверждается в нем.

Вратами, через которые входит носитель любовного недуга, bacillus eroticus, являлись, по их мнению, глаза. "Необоримы, - говорит Софокл ("Антигона", 795), - колдовские чары очей младой девы, ибо в них богиня Афродита ведет свои не знающие поражения игры". У Еврипида ("Ипполит", 525) говорится, что "Эрос источает страсть из глаз, пробуждая сладостное упоение в душах тех, кого желает покорить", а Пиндар начинает Восьмую Немейскую оду словами: "Царственная Юность, вестница Афродиты, восседающая в очах юношей и дев..." Эсхил говорит о "нежной стреле любви, сияющей из очей, сокрушающем сердце венце телесных чар" и о "колдовской стреле девичьих очей".

Наконец, Ахилл Татий говорит: "Красота ранит больнее стрелы и проникает через глаза в душу, ибо глаза - это путь для ран любви".

Покрывающиеся милым румянцем стыда девичьи щеки, по словам Софокла ("Антигона", 783), пробуждают в мужчине любовь: "Эрос разбил свой стан на нежных щеках девы"; или, как говорит Фриних (фрагм. 8, у Афинея, xiii, 603e):'"Ha ее пурпурно-красных щечках пылает огонь любви". Когда же, по словам Симонида (фрагм. 72, у Афинея, xiii, 604b), "голос слетает с пурпурных уст" девушки, - любовник окончательно покорен, а после того, как "...убеждающий сладко Эрот и Киприда, рожденная морем, //Золотую тоску в наши груди вдохнет и расплавит желанием члены, //И упругую силу мужам подарит и протянет их руки к объятьям" (Аристофан, "Лисистрата", 551), сопротивление становится невозможным, и любовники готовятся приступить к "нежным делам любви"102. Губы прижимаются к губам, любовники долго

101 Дафнис и Хлоя - дети природы из пасторального романа Лонга (см. с. 194-197) были, несомненно, совершенно иного мнения: "Нет от Эрота лекарства: любовь не запьешь, не заешь, заговорами от нее не избавишься; средство одно: целоваться друг с другом, всегда обниматься и вместе, нагими телами крепко прижавшись, лежать" [перевод С. П. Кондратьева].