Секта-2

– Тебе знакомо ее имя, о царь, равный солнцу. Это имя моей духовной матери, царицы Кафи. Позволь мне видеть ее тело, позволь побыть рядом, дабы я смог разговаривать с ее душой, созерцая оболочку, в которой прежде она заключалась.

– Кафи никогда царицей не была и никогда бы не стала царицей, – злобно ответствовал Баенра. – Она, как всем известно, по собственной воле свалилась с храмовой стены и разбилась о камни. Согласно моему указу ее тело давно вытащили из саркофага и сожгли. Мне не нужна никакая претендентка на трон – пусть и в забальзамированном виде, но ее тело, помещенное в саркофаг, оставалось бы пристанищем для звездного света души, связанной с ним невидимой нитью, было бы символом для многих смутьянов, каждый из которых готов разорвать меня, своего фараона, единственного законного правителя Египта. Ее душа могла бы вселиться в кого пожелала и натворить разных вредных для меня дел. Кафи сама спрыгнула с храмовой стены, она сознательно свела счеты с жизнью и превратилась, как все самоубийцы, в Носферату – ночную волчицу, пьющую кровь. Ты знаешь закон Египта, который гласит, что нельзя бальзамировать тела самоубийц, ибо души их никогда не попадут в подземное царство Анубиса, а вместо этого, будучи не в силах отойти далеко от своих тел, будут продолжать питать их, насыщая кровью живущих.

– Ты говоришь, и слова твои приняты мною с верой и смирением. Прощай же, царь. Оставайся всегда прежним: юным и мудрым. – Моисей встал с колен, без дальнейших слов повернулся и вышел из тронного зала, так и не попрощавшись с убийцей своей воспитательницы, кормилицы, наставницы. Он понимал, что любое неосторожное слово может вызвать новое изменение настроения, новую вспышку гнева у взбалмошного фараона, и тогда ожидавшим его людям вновь не суждено будет двинуться в путь. Поэтому Моисей не стал вступать с фараоном в открытый конфликт, но, выйдя из дворца, извлек из-под одежд то самое копье, снятое с древка, и на одной из нижних ступеней дворцовой лестницы начертил пятиугольник, в нем человека, голова и каждая из конечностей которого помещалась в соответствующем углу, а под пятиугольником все тем же острым наконечником копья провел горизонтальную черту и, обратившись лицом к дворцовым вратам, прошептал слова одного из самых страшных в магнесе заклинаний-проклятий. Пользоваться ими было запрещено даже жрецам: считалось, что нет заклинания, равного по силе «луцах» и «мак-бенак» – проклятиям, данным людям самим Сатаном. Лишь черные жрецы, объявленные вне закона после разгрома принцессой Кафи их главного храма и оплота в оазисе Дешиха, использовали их, укрывшись от чужих взглядов, в своих мистериях, да и то с великими для самих себя предосторожностями. Всякий раз заклятиям предшествовал сложнейший длинный ритуал, и лишь девять жрецов, собравшись вместе, могли по очереди произнести их ужасные слова. Моисей же был сильнейшим из жрецов египетских и, хотя служил белому магнесу, превосходно знал все приемы враждебной стороны, благо отличия в магических практиках отсутствовали, важен был лишь мотив практикующего и чистота его души. Моисей проклял фараона. Так он отомстил за смерть Кафи, и все это время копье, выкованное им из железа, однажды упавшего с неба, было в его руке.