Семь кедровых орешков. Смертница

— Память можно вернуть? — Бердайн невольно затаила дыхание в ожидании ответа, но выражение лица целительницы сразу лишило надежды.

— Нет, — Ордайн с сочувствием смотрела на сестру-правительницу. — Если бы им поставили блок, его со временем получилось бы снять, а им стерли память.

— Расскажите нам все по порядку, — Диннар присел в кресло в кабинете Бердайн, — уверен, что рассказ будет долгим. 

Лицо мужчины стало каменным, только в глазах горело бешенство.

— Очень долгим, — вздохнула Бердайн Огдэн, у которой сердце от тревоги за одну хрупкую нежную девчушку ещё больше сжалось в тугой комок.

Фурия тяжело присела напротив Диннара в кресло, подождала, когда сядут Мадлен с Ордайн, и начала рассказ. 

***

— Я совсем не помню её, — глухо произнесла Мадлен после долгого и проникновенного рассказа Верховной Фурии.

Они с Диннаром промолчали все повествование, иногда переглядываясь, он — хмуро, она — растерянно, очень внимательно слушая Бердайн.

— Конечно, девочку надо вытаскивать, — задумчиво проговорил Диннар. — Только как вызволить её из Тюрьмы Пустоши? До сегодняшнего дня это было совершенно невозможно.

Следующие полчаса они обсуждали возможные варианты спасения Ели, но так и не пришли к какому-либо решению.

А потом Диннар вышел проветриться и прогуляться, поскольку бушевавшая в нем ярость не давала нормально думать, целительница тоже вышла проверить своих пациентов, а Мадлен сразу же спросила у Верховной, пытаясь казаться спокойной. 

— Бабушка, что тебе известно об Эдварде?

— Он с генералом Данери на Востоке империи. Пытаются собрать Хранителей. Они были на судебном процессе: он под чужой личиной, генерал под гримом. Когда поняли, что вам больше ничего не угрожает, а Мая они не смогут сразу вытащить, так как его с Еленией отправили в Тюрьму под конвоем из огромного количества Теней рода Варниусов, они отбыли на Восток.

После недолгого молчания Мадлен тихо спросила:

— Бабушка, что мне делать с Эдвардом? Ещё недавно я была уверена, что никогда не прощу его, а потом он чуть не умер, и я готова была простить  ему все. Затем меня забрали в тюрьму, и я снова подумала, что так и не смогла стать счастливой даже на несколько мгновений рядом с любимым мужчиной. 

Бердайн внимательно слушала внучку и видела, как той тяжело.

— Я хочу простить его и не могу, потому что обида не даёт это сделать. Сейчас я понимаю, что нужно спасать Елению и Мая, и мы снова увидимся с ним, но как мне с ним себя вести? Что ты посоветуешь, бабушка?

Бердайн тяжело вздохнула — воспоминания о её прошлой жизни и любимом мужчине болью отозвались в сердце, несмотря на то, что все произошло очень давно.

— Дорогая моя девочка, я считаю, что каждый человек... каждая женщина определяет для себя свою зону допустимого ... унижения, что ли... не знаю, как правильно назвать, — приглушённым напряженным голосом проговорила Верховная, — возможно, ту грань, после которой она уже не сможет простить ни при каких условиях, и эта грань для каждой своя.

Мадлен выглядела ошеломлённой. Она во все глаза уставилась на бабушку.

— То есть ты считаешь, что в подобных случаях советовать невозможно? Только я сама должна решить, как мне быть и что делать?  — тихо спросила она, поражённая в самое сердце такой простой истиной.

— Советовать можно, конечно, но решение можешь принять только ты сама, — очень серьезно ответила Бердайн. — Ты должна разобраться в себе и понять, что для тебя значит Эдвард Данери, и сможешь ли ты дальше жить без него, как жила последние годы. Те, кто будут советовать тебе, никогда не смогут залезть к тебе в голову и сердце и до конца определить то, что ты чувствуешь, степень твоей любви и ... размер обиды. 

Мадлен немного побледнела и поджала губы. 

— Я столько лет думала, что он умер, и что я любила Мартина Эгиннуса, и ещё много чего... — она вздохнула и замолчала.

— Вот именно, — согласно кивнула Бердайн. — Слишком многое изменилось в твоей жизни с воскрешением этого человека, — она пристально уставилась в растерянные глаза внучки. — В ТВОЕЙ ЖИЗНИ, понимаешь? Кто может советовать, как тебе прожить собственную жизнь?

Мадлен подошла к бабушке, присела рядом с креслом и благодарно обняла, уложив голову у неё на груди. 

— Ты очень мудра и рассудительна, а мне стало легче от твоих слов, — по-моему, ты во многом права, и я постараюсь разобраться в себе и в том, что я хочу от жизни. 

— Только сильно глубоко не копайся в себе, — грустно улыбнулась Бердайн. — Все ответы, как правило, лежат на поверхности, только мы их не замечаем, считая, что несчастнее нас нет никого на свете.

Мадлен покачала головой.

— Ты права. Я и правда считала себя самой обманутой и самой преданной, но, если подумать, в жизни столько всего случается, что для кого-то мои беды покажутся смешными, а для кого-то совершенно ужасными. Как, например, сейчас... то, что произошло с Еленией... по сравнению с моими терзаниями, это совершенно ужасно.

— Да, я тоже так думаю, и это иногда помогает не сойти с ума. 

— Тебе тяжело? — тут же встревоженно спросила младшая Фурия, поднимая лицо на Верховную.