Семь легенд мира. Книга первая

- Ты уж иногда приходи, - попросил Амир, не поддавшийся на попытку сменить тему. - А то не все доживут до новых чудес. Как вспомню нашу встречу у кромки пустыни Кэ-рабих, прямо душа звенит. Красиво это было, хоть и страшно. Миратэйя тоже не каждому верит, а твое имечко у неё с языка не отлипает. По всем поводам найдет, где ввернуть хоть разок - 'Тоэль бы сделал, Тоэль бы сказал, помог, спас...'. Я прежде очень опасался, она станет с возрастом такой, извини за некрасивое слово, блаженной. Дар ей большой дан, и в слепоте он слишком уж хорошо развивается. Детство у неё ворует, вот как я думал. Иные кукол мастерят, в мамки-дочки играют, шалят. А она всегда при деле, и дела её взрослые, большие. Пока Джами с караваном ходила, было чуть лучше, они хоть шалили вдвоем. А в последний наш поход стало просто жутковато. Будущее видит, а вокруг происходящее все хуже замечает. Даже улыбаться она стала как-то иначе, вроде бы отстраненно. Но ты её повернул к жизни, уж не знаю как. Только в один момент: наскоро устроила больных и ужинать да разговаривать прибежала, так на неё это не похоже было.

- Это как сказать, - улыбнулся Вэрри. - Я полагаю, она меня изменила не меньше, чем я её. До встречи с Мирой я на людей смотрел иначе. Отстраненно, правильное ты слово выбрал. А поговорив с ней, научился иному. Точнее, понял, чему надо учиться. А про блаженную - даже думать не смей! Она нормальный ребенок, хоть и слишком для своих лет разумный и взрослый. Просто ей с вами иногда тяжело. Хоть сколько зови себя счастливой, но слепая жизнь - трудная. Вы улыбку видите, а ей порой плакать хочется. Оттого, что простое для иных ей сложно. Мира гордая, не умеет просить об одолжении и жаловаться на свою слабость.

- Никогда не жалуется, - подтвердил Тарсен. - Мои ребята её обожают. И жалеют, само собой, и берегут.

- Лишь дракон не жалел Миру даже в глубине души, считая равной и способной учить его, - добавил бывший дабби. - И тем покорил окончательно.

- В десять лет самое время в драконов верить и невесть о чем мечтать, - буркнул Пригор негромко. - Чего тут странного-то? Мой сын заявлял, что вырастет и станет защищать леди Тайре, Рианову мамку, уже пяти лет от роду. Кинжалом для важного дела сразу обзавелся. Деревянным, правда.

- А Мира сделала недавно прическу, то есть совсем привела в порядок свою челку, - усмехнулся Амир. - Как ты уехал от нас, все и началось. За собой стала следить, одеждой интересоваться, даже подаренные Джами бусы да перстеньки носить, - задумался дабби уже менее радостно. - Впрочем, пусть её. И впрямь похорошела.

- Это и правда замечательно, - кивнул Вэрри. - Она ведь милая девочка, особенно если приглядываться без вашей человеческой спешки.

- Вот именно, милая, попробуй сказать иначе, - весело и охотно согласился Тарсен. - На Таире одного глупца, купца карнского, моим ребятам пришлось до самого порта провожать и даже на борту охранять. Правда, пока охраняли, пару-тройку ребер повредили, но я того сам не видел. И что мне его ребра?

- Наш Тарсен девочку больше прочих ценит, - кивнул Гриммо, - если разобраться, у туннров долг есть перед Захрой. А у семьи их верховного ванда - перед маленькой леди. Она этого шумного типа, с кнутом дружного, пять лет назад с того света вытащила.

- Кто стрелу пустил много позже разобрались, - кивнул Иган деловито. - И, насколько я знаю, разобрались окончательно.

- У нас не принято оставлять счета открытыми, - согласился Тарсен. - Впрочем, я и сам изрядно виноват в покушении. С одной стороны - обычная политика. С другой - моя глупость. Молодой был совсем, языком трепал да на силушку свою рассчитывал. Дядьку с князем Амита тогда только Захра и смогла примирить. Не то горела бы их бесценная золотая сосна высокими кострами... Я позже для Миратэйи по всему Туннрёйз искал костоправа. Не нашел, уплыл далеко на север. Там и уговорил деда, знаменитого у всех угреев, резчиков по кости моржовой, в корабельные лекари идти. Семью его к нам перевез, сына к морскому делу пристроил. И не жалею о потраченных усилиях. Уймак занимался весь минувший год спиной малышки и добился того, что плечи у неё почти ровные стали. Мы все радовались, и тут аккурат подвернулся купец, про которого я начал рассказывать. Приплыл, крысеныш, покрутился, приценился к тому-сему. Уже и пеньку продал, и пивом сделку обмывал, с покупателем в таверне сидя. Чуть не хозяином островов себя числить стал. Вроде, у них большая жизнь, а здесь - глухое захолустье, дикий край. На Миру издали посмотрев, с улыбочкой так, нагленько, сказал: 'какая у вас в сельце снавь убогая и страшненькая, а уж подрастет...'. Хотел ещё что-то мерзкое добавить, да не успел. Его били все, кто услышал! А прочие, едва узнав причину, помогали, вместо того, чтобы разнимать. Денежки в пазуху запихнули, да к Таиру подходить запретили впредь, если не хочет висеть на том, что из пеньки вьют. Малышка так много для людей делает, что её научились видеть такой, какова она внутри, в душе. И страшно обижаются на чужаков за их злую слепоту, способную оценивать лишь внешность.