Семь минут вечности

Тут же из меня изрыгнулось употреблённое в тарелку отца. Мужики загоготали и предложили медком заелеять слизистую гортани, дабы охолодить орало мое воспылавшее, эдакой вослед оплошности. Тут же схватилася мною лжица, торчащая из баночки с медом и сунулась во уста. Лжицы слизав содержимое и проглотив с упованием… Ну, я же думах, что сие суть мёд, ибо жёлтенький, кто ж знал, что это горчица. Меня снова вырвало в туже тарелку. А мужики всё гоготали, весёлая у них панихидка сморозилась. Разве что отец адекватно (ли?) среагировал – откупорил пепси-колу, офонтанил ею мой рот-орало, велел выплюнуть и выпить пару глотков шипучки сей. Выпил. Это намного приятнее. Так я впервые выпил пепси. Ну, и водки тоже. Мне понравилось. Пепси понравилась. Водка нет. Горчица тоже нет.

Как часто бывает – первые впечатления обманчивы. Точнее, первые впечатления – правдивы, только в дальнейшем они какое-то время кажутся обманчивыми, а потом приходит старость… точнее, зрелость и мудрость, и тогда понимаешь, что первое впечатление самое верное. Первое верное, в отличие от популярной песенки в 80-х:

Вот она первая,

Верная, неверная,

Первая моя любовь

[40]

Так вот, когда детство стало проходить, а мудрость, то есть зрелость, ещё не пришла, мне померещилось, что первое впечатление ложно, и я решил проверить на практике, что же именно мне не понравилось в водке и горчице. И только ради науки и эксперимента, в свои уже 13 лет, всего года три спустя, я скинулся с одноклассниками на пузырь к «голубому огоньку»[41], приготовление к которому осуществлялось всем нашим 8-б классом и было намечено провести который 28 декабря в нашем классном кабинете истории, № 18. Глотка по три тут каждому досталось и мы изображали из себя в уматинушку поддатых, хотя и ни в одном глазу не было, ну, разве что в полглаза. Огненной воды причащались в туалете из горла по кругу, там же курнув, возвращались в кабинет скреплённые общею тайною, таинством, друзьями навек. Сейчас уж и не вспомнит никто кого как звать.

Но этим не ограничилась встреча Нового 1985 года, как нам говорили, нашей эры. От какого-такого события отсчёт вёлся, было не понятно: кто такая или что такое наша эра, и почему до неё была не наша, а чья? С 31 декабря 1984 на 1 января 1985 мы так же бухнули в том же составе, но уже по-взрослому – разливали по рюмкам и закусывали салатами, которые девчонки приготовили, они шампанское пили из бокалов. Ну, прям, все взрослые. А всё сие действо проходило в квартире нашего одноклассника – родители позволили нам потусить всю ночь у них, а сами ушли к соседям.

И мы потусили, точнее, я потусил паче сих. Пулял стопку за рюмкой и рюмку за стопкой одну за одной. Всё были парами, один я один. Посему я не был один, а со мною была Поллитровна. Ну, или 0,5. Как минимум.

Все подружки… пардон, дружбаны все по парам по углам разбрелися, щупались по диванам, креслам или танцевали в тусклом свете цветомузыки под Сергея Минаева и Томаса Андерса с Дитером Боленом[42] («Мальчик Луи», «Ты мой хлеб, моя соль» и пр.) и немного под ансамбль «Joy» («Valerie», «Touch By Touch», «Night of the Nights» и т. п.[43]). А мы, с моей Поллитровной, глядя на весь этот бедлам-беспредел, блюли целомудрие и становились единым целым – я в ней и она во мне суть.

В общем, соединились мы чересчур тесно, почти слиянно, поэтому пришлось произвесть разделение вновь, и я выблевал её, Поллитровну, за дверь на кухне, ибо ватерклазет был кем изнутри заключён, и туда же, за дверь, возлёг отдохнуть.