Семь мужей Эвелин Хьюго

– Ты сегодня про все приличия забыла, Руби.

– А ты думаешь, мне интересно твое мнение? Послушай, что мы будем со всем этим делать?

– Что мы будем делать? Ты о чем?

– Как о чем? О Селии Сент-Джеймс, конечно.

– А что такое?

Руби раздраженно покачала головой.

– Перестань притворяться.

– Она отлично сыграла. Что мы можем сделать?

– Я предупреждала Гарри, что именно так и случится. А он сказал, что не случится.

– Ладно, от меня-то ты чего хочешь?

– Ты ведь тоже проиграла. Или не понимаешь?

– Конечно, понимаю! – Разумеется, мне было не наплевать. Но я также знала, что еще могу победить в номинации «Лучшая актриса». Селии и Руби предстояло побороться за «Лучшую роль второго плана». – Я не знаю, что тебе сказать. Мы были правы в отношении Селии. Она талантлива и очаровательна. Иногда, когда тебя превзошли, нужно признать поражение и двигаться дальше.

Руби посмотрела на меня так, словно я дала ей пощечину. Сказать было нечего, и она мешала выйти из прачечной, так что я поднесла бокал к губам и опорожнила его двумя глотками.

– Ты не та Эвелин, которую я люблю и уважаю.

– Перестань. Давай поставим точку.

Руби тоже допила коктейль.

– Люди всякое о вас двоих говорят, но я не верила. А теперь… даже не знаю.

– Люди всякое о нас говорят в каком смысле?

– Сама знаешь.

– Уверяю тебя, я не имею ни малейшего представления.

– Почему ты все усложняешь?

– Руби, ты затащила меня в прачечную, обвиняешь меня, говоришь о чем-то, что…

– Она лесбиянка.

До этого момента звуки вечеринки, пусть и приглушенные, доносились в комнату довольно явственно. Но стоило Руби сказать то, что она сказала, стоило мне услышать слово «лесбиянка», как кровь запульсировала в венах, заглушая все остальное. На все остальное, что еще говорила Руби, я уже не обращала внимание. Запомнились только два или три слова, вроде девушка лесби и извращенка.

Мне вдруг стало жарко. Вспыхнули уши.

Я постаралась взять себя в руки. А когда получилось, когда я смогла сосредоточиться на словах Руби, то расслышала вторую часть того, что она пыталась сообщить мне.

– Тебе бы, кстати, стоило получше контролировать своего мужа. Он сейчас в спальне Ари, и какая-то сучка из «МГМ» обслуживает его по полной программе.

И когда она сказала это, я не подумала, о боже, мой муж мне изменяет. Я подумала, мне нужно найти Селию.

19

Эвелин поднимается с софы, берет телефон и просит Грейс заказать обед из ресторанчика средиземноморской кухни на углу.

– Моник? Что предпочитаешь? Говядину или курицу?

– Курицу, наверное. – Я наблюдаю за ней, жду, когда она сядет и продолжит рассказ. Эвелин садится, но на меня смотрит лишь мельком. Либо уже забыла, о чем только рассказывала, либо подтверждает молчанием то, что я с недавнего времени подозреваю. Мне ничего не остается, как только спросить напрямую.

– Так вы знали?

– Знала что?

– Что Селия – лесбиянка?

– Я рассказываю историю так, как она развивалась.

– Да, конечно. Но…

– Что «но»? – Эвелин спокойна, невозмутима и сдержанна. Почему? То ли она знает о моих подозрениях и уже готова рассказать правду, то ли я ошибаюсь, и тогда она понятия не имеет, о чем я думаю.

Я не уверена, что хочу задать вопрос до того, как узнаю ответ. Ее губы сжаты в тонкую прямую линию. Взгляд направлен на меня. Она ждет, что я заговорю первой, но дыхание, быстрое и частое, выдает ее волнение. Она не так уверена в себе, как хочет показать. Как-никак Эвелин – актриса. К этому времени я уже понимаю, что видимое обманчиво.

Так что и вопрос я задаю такой, который дает ей возможность выбора.

– И кто же тогда любовь всей вашей жизни?

Эвелин смотрит мне в глаза, и я чувствую, что ее нужно еще чуточку подтолкнуть.

– Все в порядке. Правда.

Дело серьезное. И хотя сейчас все во многом иначе, чем тогда, полной безопасности – это приходится признать – нет и теперь.

Но все равно.

Она может сказать.

Сказать мне.

Прямо сейчас. Вот здесь. Взять и сказать.

– Кто был любовью вашей жизни? Мне вы можете сказать.

Эвелин смотрит в окно, глубоко вздыхает и говорит:

– Селия Сент-Джеймс.

В комнате тихо, так что Эвелин прекрасно слышит себя саму. А потом улыбается – широко, счастливо и искренне – и начинает смеяться, негромко, как будто про себя.

– У меня такое чувство, будто я любила ее всю жизнь.

Наконец она переключается на меня.

– Так в этой книге… в вашей биографии… вы готовы предстать перед читателями женщиной-геем?

Эвелин закрывает на секунду глаза, и сначала я думаю, что она обдумывает значение моих слов, но потом она снова их открывает, и мне становится понятно, что она пытается как-то переработать мою глупость.

– Ты совсем меня не слушала? Я любила Селию, но еще до нее я любила Дона. Более того, если бы Дон не превратился в полного мерзавца, я никогда бы и не влюбилась в кого-то другого. Я – бисексуал. Не отворачивайся от одной моей половины, чтобы положить в коробку другую. Не делай этого, Моник.