Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!Хвала — Аллаху, Господу миров милостивому,милосердному, царю в день суда!Тебе мы поклоняемся и просим помочь!Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых

Ты облагодетельствовал, —не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших[86].

И только лишь были произнесены слова моления, как юноша ощутил вращение вихря, подхватившего его... А очнулся он на этот раз в доме родном, на своей постели. Все его родные были целы и здоровы. И ни о каком плавании морском речей не велось. И он оставался цел и здоров. И возблагодарил Аллаха, милостивого и милосердного!

Омейн!..

Страшная эта история сделала своё впечатление на Офонаса. Он изо всех своих сил напрягался, желая показать, что нимало не страшится; оттого-то и догадывались, что его долит страх. Несколько молодых купцов, безжалостных вследствие своей юности, сговорились и всякий раз в присутствии Юсуфа пересказывали эту страшную сказку. Но, одолеваемый страхом, раздражением и досадой, он терпел, едва не скрипя зубами...

Каждый из купцов должен был сам заботиться о своём пропитании. Но большая часть их объединилась в сообщества, и питались они вскладчину. Офонас ни в одно из этих сообществ не входил и пропитывал в одиночку и себя и Гарипа. Лишь бы конь его оставался сыт, а Офонасу доставало в день малой пищи, съедал немного вяленой баранины и варёного риса; пил ячменное питьё, похожее по вкусу на брагу. Пресной воды также было не до того много, чтобы пить допьяна. Ведь ещё надобно было купать и поить коней. Лучше уж самим потерпеть нужду в еде и питье, а коней довезти до места целыми и здравыми...

Как-то раз один из молодых насмешников, приблизившись к Юсуфу, попросил прощения за свои насмешки, говоря искренне и дружески:

   — Прости нас, Юсуф, мы не желали оскорбить тебя. Мы ещё слишком молоды, и, видя, что ты принял сказку о крысах столь близко к сердцу своему, мы захотели подшутить над тобой. Прости нас. Мы видим, что ты человек добрый. Мы раскаиваемся и более не станем дразнить тебя!..

Офонас тронут был искренностью произнесённых слов, тотчас простил своих обидчиков и говорил, смущаясь, будто и не его обидели, а сам он был виновен:

   — Что мне прощать вас!.. Я и не сердился вовсе... Кто из нас, из людей, не бывал молод, когда играют силы и порою охота подразнить кого постарше тебя, встряхнуть его этак! А то думает, будто всего в этой жизни навидался! А его этак пугнуть!.. — И Офонас засмеялся, и глаза его светло-карие блеснули искорками...

Молодые купцы также рассмеялись, и один из них хлопнул Офонаса по плечу. Наперебой звали, приглашали они своего нового друга Юсуфа разделить с ними и другими, входившими в одну из купеческих общностей, трапезу. Офонас согласился.

Развернули скатерть на столе низком, длинном. Поставили пилав, только что приготовленный. Рис хорошо прожарился в масле, а вяленая баранина разварилась и сделалась не такой жёсткой. Подали и зелень. Особливо порадовался Офонас луку и чесноку, кои спасают десны от кровоточивости. Сам он уж почти все свои припасы лука и чеснока приел. Над большим плоским глиняным блюдом протягивались смуглые пальцы, украшенные кольцами с бирюзой. Офонас ел вместе со всеми руками, привычно уже складывая пальцы горстью...

Завершили трапезу красными яблоками и запили ячменной брагой, слабо похмельной; она бодрила, но хмель не ударял в голову. Молодые купцы переглядывались, а те, что постарше, поглядывали на них осуждающе. Один из молодых пересел подале от своего соседа, суроволицего рослого и мужественного человека зрелых лет. Другой из молодых купцов сел ближе к Юсуфу...

   — Сегодня вкусный пилав, — сказал сторожко первый из молодых, тот, что сидел теперь подле суроволицего.

Суроволицый кинул на него взгляд почти злобный. Офонас ничего этого не примечал, наслаждаясь чувством сытости и беспечности. Всех этих людей он видел дружественными к нему и сделался и сам дружественен и беспечен в их кругу...

Меж тем, сидевший подле Офонаса молодой купец строил молящие и смешные гримасы, на которые отвечали старшие купцы сердитым выражением лиц. Однако же, когда он состроил гримасу особенно потешную, самый старший из купцов этой общности хохотнул невольно и бросил коротко сквозь смех:

   — ...В последний раз!..

Офонас по-прежнему ничего не примечал.

   — Остались ли у нас ещё припасы этого вкусного мяса? — спросил старшего молодой купец, сидевший подле Юсуфа.

Старший помедлил, но всё же сделал движение головой, означающее утверждение — да, мол, остались...

   — Жаль, что дорого пришлось покупать у капудана, — сказал купец, сидевший подле суроволицего.

Молодые купцы глянули исподтишка на Офонаса, а он всё не примечал да не примечал...

   — Было тебе вкусно? — спросил его молодой купец, подле него сидевший.