Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Вдруг испугался: Чандра услышит, бросится на помощь, коня оставит без призора... Как бы не потерять коня!.. Замолк... Теперь ему чудилось, будто уже так долго лежит на земле, в траве... Пролетела мысль: когда Чандра отыщет его? А если и вовсе не отыщет? А то и бросит... Но уже не осталось сил для тревоги... Лежал бездвижный и чуял — ноги и руки медленно отходят от онемения... А язык не ворочался во рту, больным комом топырился... Глаза невольно закрылись, уже и не оставалось силы удерживать глаза открытыми... Забытье одолевало, долило... И одолело вконец...

Очнулся от мокрети на лице. Вода лилась по щекам, губы мочила... Так это было хорошо! Глаза ещё не открыл, но улыбался запёкшимися больными губами...

А после открыл глаза. Ударило светом по глазам. Лицо тёмное Чандры смеялось перед глазами Офонаса. Чандра поливал на него водой. Сделалось мокро, прохладно, хорошо...

   — Откуда здесь вода? — спросил Офонас тихо. Обрадовался, потому что язык вновь двигался во рту. Руки свои и ноги также чуял вновь...

   — Здесь река небольшая, куда животные сходятся пить воду, — отвечал с улыбкой Чандра.

   — Где Гарип? — спросил Офонас и сел, опираясь ладонями о землю. В глазах потемнело, но тотчас прояснилось.

Чандра указал рукою на коня. Гарип щипал траву, переступил ногами стройными, упали комья тёплого навоза...

* * *

... После бананов и лепёшек Офонас окреп и шагал вновь, и вновь вёл коня в поводу, а Чандра шёл впереди...

   — Как же сытны эти бананы, — сказал Офонас. — Не пропадёшь в лесу, на одних бананах выживешь, да ещё и разнесёт вширь...

Он и вправду не чувствовал голода...

Так шли, покамест не почуяли шорохи явные.

   — Это маймуны, — сказал Чандра. — Они не нападут, но лучше пройдём стороной, не будем являться им на глаза...

Офонас, одолеваемый внезапным любопытством, ребячески жарким, попросил разгорячённо:

   — Я поглядеть хочу обезьян! Поглядим недолго. Прошу тебя...

Быть может, Чандре и самому хотелось поглядеть. Он многих обезьян видывал в свою жизнь, но возможно ли, чтобы зрелище такое, как маймуны, наскучило бы человеку!..

Спрятались в кустах. Офонас боялся, что Гарип зашумит, заржёт, затопочет копытами по земле... Но конь стоял смирно... Из кустов дальних виделась поляна. Огромный маймун лежал в траве, словно холм шерсти, и не двигался...

   — Мёртвый!.. — прошептал Чандра.

Две большие обезьяны ходили подле мёртвого, то на четырёх лапах, то вдруг поднимаясь на задние лапы. Лица их, похожие на человеческие до странности и жути, пребывали в движении; когтистые лапы теребили тайный уд, почёсывали живот. Они будто дивились и размышляли о смерти старого маймуна, шерсть его была седой. Огромные мухи слетались к мёртвому телу, кружились и жужжали, блестели на воздухе, взлетая; и опускались в шерсть густую и взлетали вновь... Молодой маймун сел подле старого мёртвого и принялся искать в его шерсти, и то и дело с выражением наслады на лице своём зверино-человеческом совал правую лапу в пасть... Офонас догадал, что мухи откладывают яйца в шерсть мёртвого тела; и, видно, эти яйца, и сами мухи, и гусеницы, которые выводятся из яиц, вкусны маймуну молодому...

   — И как возможно бояться их! — шептал Офонас Чандре; и губы, всё ещё запёкшиеся, потрескавшиеся, приходились вровень с ухом Чандры, большим и темно-смуглым... — И как возможно бояться их! — повторял Офонас. — До того они хороши и милы мне! Такими чистыми видятся в простоте своей! Пусть простит меня Бог, но, должно быть, праотцы наши в раю могли выглядеть так! До чего красивы, хороши! Эх!..

Чандра и Офонас выбрались тишком из кустов и продолжили путь, обойдя далеко поляну, чтобы не пугать маймунов...

   — А ты истинный хундустанец! — смеялся Чандра. — Мы почитаем маймунов за богов!..

   — Вы счастливы! — отвечал тотчас, горячо и без раздумья Офонас-Юсуф. — Корова — бог, маймун — бог... Боги ваши всегда близко вас обретаются. Вы счастливы!..

Чандра смеялся...

Ещё один раз делали остановку, передохнули и ели, и пили воду из тыквенного кувшина...

Неприметно выбрались из леса на большую широкую дорогу.

   — Вот путь на город Пали, — указал Чандра. — А дале — горы...

   — И сколько идти мне?

   — Восемь дней, а то десять. Разве тебе это не ведомо?

   — Ведомо, — отвечал Офонас, — только горестно мне. Вот заплакав пойду. А я уж больно свыкся с тобою, будто год вместе пробыли...

   — Оттого что в лесу, без людей иных, одни...

   — Прощай, друг! Живи мирно...

Офонас и Чандра обнялись и похлопали друг друга по плечам. Затем пошли скоро и не оборачиваясь друг на друга, в разные стороны пошли...

* * *

Солнце поднялось и глядело с неба горячим глазом, широким и круглым. Полдень миновал, должно быть. Широкая утоптанная дорога была пустынна. Ни единой живой души не виделось, кроме Офонаса и коня. Офонас устал и проголодался. Но дойдут же они до какой-нибудь деревни или до города. Не может такого быть, чтобы восемь, а то десять дней пути шли по безлюдью такому...