Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Стоял. Вдруг хозяин его пришёл, крался за ним, пробудил его Офонас, когда поднимался. Хозяин просил, чтоб Офонаса пустили. Его и пустили.

   — Иди спать, — сказал хозяин-толмач, — не бойся, хищные звери не придут; мы каждую ночь по деревне выставляем караул...

   — Как ты всё ведаешь? — спросил тихо Офонас. — Ты ведун?

   — Такие бывают, что ведают боле меня. А тебя ведать просто, ты простой для веданья...

В черноте летали остро насекомые, стрекотали громко, задевали остро, царапуче по лицу, тельцами, лапками, крыльцами...

Офонас лёг на постель жёсткую и снова уснул. И не пробуждался до утра.

* * *

Когда Офонас пробудился, солнце светом жарило, а утро только лишь повелось. Умылся водою из колоды, как ему указал хозяин. А более никто не мылся этой водой. «Должно быть, им по вере ихой нельзя», — подумал Офонас. Накормили его варёной чечевицей. Запил водой из медной чашки. Сбираться недолго было. Хозяин взял с собой лепёшки в узелке. Офонас решился спросить:

   — Не оголодаем ли в дороге? Не купить ли мне еды на путь?..

Хозяин отвечал, что нет, не надо:

   — Пойдём лесом, в лесу много еды!.. — И засмеялся...

Жонка вышла с детьми, проводить гостя. Офонас приложил руки к своей груди, поближе к шее, пониже сосков, поклонился...

Пошли через деревню. Офонас вёл коня в поводу. Дети, паропки и девочки, прибегали глядеть, смеялись, тонкими голосами перекликивались меж собой... Для них Офонас было высокий и белый...

По деревне и за деревней на лугу паслись коровы. Офонас подивился, потому что коровы были совсем старые, худые, мыршавые, а украшены снизками цветов, красных и белых...

Офонас не мог выговорить длинного имени своего провожатого и, не задумываясь, назвал его, как выговорилось:

   — Чандра! Столько у вас коров, отчего не было мяса за нашей трапезой?..

Провожатый поглядел на Офонаса коротким взглядом; и нельзя было уловить: то ли с презрением и досадой поглядел, то ли с жалостью... Сказал, что корова — божество, она — мать всему сущему, её нельзя убивать. Ночью всё живое на земле озаряется светом от молока божественной небесной коровы...

   — Молочная дорога — млечный путь! — сказал Офонас...

Шли по дороге к лесу.

   — Скоро в лес войдём? — спросил Офонас.

   — Не торопись так! Ещё долго придётся нам идти лесом...

   — Я слышал, как дети ваши кричали, играя, — сказал Офонас, — а ведь иные слова мне внятны. Ты скажи, «нагни» — ведь это «голый»?..

Чандра засмеялся и отвечал, что да, что так.

   — А в языке русов «голый» — это «нагой»...

Чандра засмеялся снова и ничего не отвечал.

Офонас вдруг развеселился. В голове зазвучало песенно, забунило. Нашло на него, и он полубормотал уже, а то и припевал; пел, говорил, приговаривал... Его слова захватывали его, всё его существо в большой, великий полон. Выбегали слова изо рта раскрытого на воздух воздушный, и нудили, заставляли Офонаса его же слова то смеяться весело, то горевать, то сердиться... Он пел, бормотал:

Ой, что ж мы делаем — творим, лесные тати!Кого ж мы убиваем Бога ради!Кого ж мы режем, изверги слепые,Над кем же так безжалостно глумимся,Питая святотатством животы!Ой, матушка, прости нас, неразумных!Возами возим мясо для игумнов.Ой, что же нас никто не надоумил,

Ой, как же сами мы не догадались.Коровушка, родимая, прости!Вот почему никак мы не дозреем,Вот почему дерёмся и звереем,Вину творим, вины не замечая,Невинность убиваем, а потом ужДруг друга бьём. Нет жалости у нас.Здесь говорят — небесная короваПрошла когда-то вдоль по неба крову.И вымя тучное разбрызгивало млеко.Те капли — звёзды, что питают небо.А небо кормит землю, как дитя.И все должны держаться только миром,

Кровь молоком питать и сладким сыром.И человеку человек не волк — корова.Здесь человек ей дарит песни, убираетВенками, поясами из цветов.

Так пел, бормотал, и рукомаханиями забавлял своего спутника-провожатого...

* * *

Офонас пишет в смоленской темнице:

«Индусы быка называют отцом, а корову — матерью. На помёте их пекут хлеб и кушанья варят, а той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу делают...»

* * *