Семь «почему» российской Гражданской войны

Узнал также, что Семенов засылал послов к Гревсу[1943] и Морису[1944] и искал у них заручки и поддержки в своих автономных планах, но получил очень холодный прием и весьма откровенные указания, что с ним станут разговаривать только тогда, когда он разгонит всю прилипшую к нему банду и на деле и прочно докажет, что сам стал представителем и защитником законности и порядка.

Приехавший опять из Японии Ванька Толмачев[1945] не может расстаться с[о] своим жидоедством и все болтает, что гайдовское восстание было субсидировано Гинсбургом и Высоцким. Какая чушь!

22 декабря. Из Благовещенска получена телеграмма, что местное земство, казачий круг и большевистские советы решили прекратить вооруженную борьбу и на сегодня назначен общий съезд делегатов для выработки условий.

Сдал должность начальника штаба полковнику Смирнову, с текущей работой он справится; правда, что опыта у него немного, но есть характер и решительность с некоторой, правда, склонностью к умеренной доле атаманства, но при теперешней владивостокской обстановке с несомненным и все возрастающим влиянием атаманских Читы и Хабаровска некоторая доля беззаконности быть может даже и нужна.

У здешних чехов идут энергичные приготовления к приему сибирских эшелонов к последующей эвакуации морем; при этом их верхи заявили весьма откровенно, что при отъезде они вернут России все полученное от нас вооружение, но все остальное вывезут с собой и не допустят таможенного над собой осмотра.

Кто-то из двойных агентов нашей разведки (нисколько не удивлюсь, если бы обнаружилось, что он исполнял распоряжение Крашенинникова) осведомил чехов о моем проекте просить союзников направить их эшелоны на Харбин. Хорошо, что я уехал, а то это обстоятельство могло осложнить и без того уже корявое положение Розанова, которому предстоит вынести на своих плечах ношу, обратную сторону всего, связанного с прибытием сюда всех чешских войск.

23 декабря. Распрощался с Владивостоком. Накануне отъезда узнал от Смирнова, что от разведки получены сведения, что так называемый комендант крепости полковник Томилко, «освобожденный» Розановым от вышеуказанной должности, собрал к себе командиров частей своей Амурской бригады и обсуждал с ними проект восстания с помощью красных партизан и установления какой-то новой государственной власти.

Видел С.И. Колокольникова[1946], вызванного в Читу, куда уже приехали Гаврилов[1947] и Кропоткин

[1948], своевременно удравшие из Омска, и где, как говорят, уже находится Третьяков. Все это связано с планами Семенова о создании двойной автономной Сибири.

Адмирал как будто бы уже сброшен со счетов, и все вращается вокруг имени Семенова, выдвигаемого в логические приемники носителя всей власти. Сие основывают на том, что в руках атамана реальная сила (в чем она заключается, знает только Аллах) и что за ним стоят японцы, а по мнению некоторых, якобы и другие союзники (от Нокса знаю, что это доподлинная ложь; сам Нокс не может хладнокровно слышать про Семенова, американцы относятся к нему не лучше).

На ст. Никольск встретился с несколькими старыми офицерами сибирских полков; провожали генерала Смирнова, назначенного Розановым на место коменданта крепости. Жаль, что это сделано так поздно, Смирнова знаю по его службе в штабе 3 Сиб[ирской] стр[елковой] дивизии и по его доблестной боевой службе на фронте.

У него огромный служебный, строевой и хозяйственный опыт; очень скромен, но пользуется редким авторитетом у офицеров и нижних чинов. Но все это может наткнуться на сопротивление обиженного Томилко, фактического хозяина и начальника частей своей бригады, составляющей главную основу владивостокского гарнизона.

Со мной в поезде едет помощник коменданта ст. Владивосток; он ведает погрузкой на Эгершельде и говорит, что первые эшелоны чехов, уже отправленные на пароходах, забрали с собой все доски внутреннего оборудования вагонов, все фонари, ведра и сигнальные веревки и вынули все оконные рамы, заявив, что все это куплено на их собственные деньги, а потому им принадлежит. Повторение в огромном масштабе «давай и веревочку, и веревочка пригодится» или дитерихсовского «мы бедные; где же нам взять, если сами о себе не подумаем».

В Пограничной ко мне в вагон зашел Лехмуссар[1949], бывший помощник начальника контрразведки штаба округа, служащий теперь на такой же роли у Калмыкова; едет в Харбин с каким-то поручением; вид запуганный, и, несмотря на старую мне подчиненность, упорно молчит про то, что делается в Хабаровске.

Только когда я спросил его про нескольких старых офицеров штаба округа, остававшихся в Хабаровске, то он пугливо и оглядываясь по сторонам проговорил шепотом, что Колесников и его помощник по отделению, «пропали без вести», и на мой недоуменный вопрос, как же это произошло, добавил, заикаясь, что в Хабаровске это постоянно случается.