Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

Сошедшего на берег генерала Кутепова встретил начальник французского отряда, комендант города майор Вейлер. После коротких переговоров (Кутепов терпеть не мог дипломатию и то, что он называл «бесполезным шарканьем по паркету») договорились: город сможет принять едва ли четверть прибывших войск, остальные разместятся в шести-восьми верстах. Поняв, что это не прихоть майора, а приказ союзного командования, Кутепов молча сел на лошадь и поехал за французским офицером, указывающим путь.

Жалкая турецкая кляча еле двигалась, с трудом вытаскивая ноги из жидкой грязи. Медленно приближалась цепь высоких холмов, покрытых серым низкорослым кустарником. Слева серела полоска Геллеспонта. «Исторические места! Загоняют нас в дыру союзнички, мать их!.. — выругался про себя Кутепов. — Господа Врангели будут в Константинополе представительствовать, а мы — в богом проклятом поле грязь месить. Серые шинельки! Серое быдло!» — и он опять выругался.

— Мы прибыли, господин генерал! — майор Вейлер, не то улыбнувшись, не то усмехнувшись, сделал приглашающий жест. И это все? — Кутепов не удержался от восклицания и посмотрел на француза с ненавистью. — Разве я могу привести сюда корпус?.. Впрочем, русский солдат все сможет! Это известно.

— Простите, мой генерал! Я лишь выполняю приказ...

Я тоже солдат. Вам будут выделены палатки.

— Господа! — сказал Кутепов жестко. — Лагерь будем разбивать здесь, по берегам речушки. Завтра утром я дам приказ к выгрузке. До прибытия сюда частей корпуса разговоры об этом... — он замялся, подыскивая слово, — об этом поле строго запрещаю. Следуйте за мной, господа! Тут нечего более осматривать.

Утром началась высадка корпуса. Из-за мелководности Галлиполийской бухты высадка шла мелкими партиями, грузившимися на фелюги. Толпы измученных людей, голодных и вшивых, провели день и ночь под холодным дождем. Сооружения, которые с трудом можно было назвать домами, принадлежащие грекам или туркам, были уже заняты офицерами штаба корпуса. В полках роптали. Кутепову доложили: имеются случаи самоубийств — девять солдат и один подпоручик. Командир корпуса приказал: в кратчайший срок завершить разгрузку, убедительно потребовал от французов привезти наконец все обещанное.

Рослые сенегальские стрелки, тут же названные кем-то «сержами», привезли паек, шанцевый инструмент и шестьсот палаток. Палатки оказались двух типов, но одинаково неудобные. Одни — очень большие, госпитальные, со слюдяными оконцами, другие — очень маленькие. Кирки, мотыги, лопаты были выданы в ограниченном количестве. Пил — и того меньше. Топоры и вовсе не выдавались («Испугались нас, что ли?» — предположил кто-то). Дождь не прекращался.

Наконец командиры получили приказ строить полки. Огромный человеческий муравейник пришел в движение. Поначалу оно казалось хаотичным. Все полковое имущество и полученные палатки грузились на солдатские плечи. Спины гнулись к земле. По лицам, точно слезы, сбегали дождевые струйки. И даже команды, казалось, звучали приглушенно. Гнетущая тишина могла ежесекундно взорваться — истерическим криком, выстрелами, взрывом гранат.

— С богом! — дал знак Кутепов.

Полковые колонны, змеясь, в походном строю стали покидать город. Майор Вейлер вздохнул с облегчением: что могли сделать пятьсот его сенегальцев даже при двадцати восьми пулеметах против целой армии русских, выйди она из подчинения? Слава богу, они пока еще подчиняются своим начальникам. Но надолго ли? Вейлер был достаточно опытный офицер. Он заметил в толпе солдат и офицеров ненавидящие взгляды, сцепленные зубы, сжатые кулаки. Сухой порох! Тут одной искры достаточно. Необходимо поставить вопрос перед оккупационными властями об усилении гарнизона...

Дивизии занимали почти всю долину. Ближе к городу — пехота (цвет корпуса — корниловцы, марковцы, дроздовцы) и артиллерийские части; у подножия горы — конница; у устья реки, ближе к морю, — сводный, формирующийся уже, «беженский» батальон. Выполняя приказ, кляня свою долю, солдаты и младшие офицеры ставили палатки, искали дерево на колья, собирали топливо, ходили в город за камнями и черепицей. Эта работа заняла еще трое суток. Потом лагерь залез в палатки и замер, точно все заснули разом.

Когда Кутепову доложили об этом, он немедля приказал оседлать коня и в сопровождении адъютанта и трех терских казаков из личной охраны поехал за семь километров в долину Роз, которую русские уже окрестили по-своему и называли «Голое поле».

Он проехал мимо нескольких палаток — никто и не высунул носа. Рассвирепев, Кутепов спешился и зашел в большую палатку. Там было парно, тихо и тесно: человек сто, никак не меньше. Командира корпуса не сразу заметили. Щуплый помятый поручик вскочил с опозданием. Доложил точно со сна. Кутепов взорвался. Лицо побагровело. Крикнул зычно:

— Я вас с говном смешаю, поручик! — подойдя, сорвал с него погоны, круто повернулся и вышел.

И тут же наткнулся на солдата — в шинели без хлястика, колоколом, под фуражкой полотенце — не то уши, не то зубы болят, вероятно. Солдат нес что-то за пазухой. Украл, наверное, скотина!