Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Армии отступали. Все, кому удалось, уже бежали в крымские порты. На нее смотрели удивленно. Слабая женщина с двумя детьми на руках пробирается в самый центр ада — в Новороссийск. Там полный развал. Одни части грузятся, другие разгружаются — все причалы заполнены толпами. Какие-то бандитские шайки грабят всех подряд. Целыми днями она разыскивала санитарную часть, в которой служил Павел. Оставив у незнакомых, добрых людей девочек, бродила по вымирающему, охваченному общим безумием городу.

И тут грянули особо нетерпимые на юге сильные морозы, усилилась эпидемия тифа. Лазаретов не хватало. Люди умирали всюду — там, ще их настигала смерть. Трупы валялись на улице, в подъездах домов, в холодных залах кинематографов и пустых складских бараках. Ночами по тихому городу проезжали обозные команды, собирающие тифозных мертвецов, чтобы бросить их в степь: хоронить времени не было. Она пыталась продолжать поиски. Расспрашивала малознакомых людей. Искала военных медиков. Случай свел ее с человеком, на погонах которого она разглядела знаки военного медика. Он был немолод, учтив, очень вежлив. Представился: поручик Сиг-Сигодуйский Дмитрий Сигизмуидович. Оказался сослуживцем Павла Кульчицкого. И разом обрубил все надежды Ирины, сообщив, что доктор Кульчицкий несколько дней назад скончался в тифозном бараке, поручик был свидетелем его смерти.

Он провел ее к этому бараку. Ирина, присев, опустила глаза. И закричав, вскочила. У ее ног, кверху лицом, лежал Павел. По его лицу ползали тысячи жирных вшей. Чешуя шевелилась. Уже совсем не владея собой, Ирина кинулась вон из барака. Упав и больно ударив колено, заставила себя встать и вернуться к Сиг-Сигодуйскому. Сказала ему: «Все с себя продам, а больше туда не пойду, сил нет, и будет эта картина страшная всю жизнь меня преследовать. Сделайте, бога ради, что-нибудь, господин Сигодуйский! Вы были с ним в последние минуты жизни. Он ничего не сказал? Хотя бы слово. Умоляю! Неужели Павел ничего не сказал, не спросил о семье, жене, дочках? Не просил передать что-то?..» Сиг-Сигодуйский вспомнил: «Он сказал... Он попросил похоронить его. По-христиански. Затем его речь стала неразборчивой — отдельные невнятные слова...» И добавил: «Не извольте беспокоиться, Ирина Владимировна. Я все сделаю как подобает». «Я навеки рабой вашей стану», — сказала она, не в силах сдержать слез...

А с той поры, как отвел ее этот милый человек на свежую могилу мужа (он рассказал, с каким трудом, расплачиваясь бутылью спирта, сумел похоронить его), Сиг-Сигодуйский стал ее ангелом-хранителем.

Но судьба ее рухнула. Ирина хотела поначалу вернуться в Крым, искать Марию Федоровну с мужем... Даже всемогущий Сиг-Сигодуйский не сумел найти способа туда добраться. Он не оставлял их с того времени.

— Вы стали его женой? — не сдержался как-то Андрей при очередном рассказе о благородстве этого Сигодуйского.

— Помилуйте, Андрей Николаевич. С чего вы взяли? Он мне в отцы годится. И потом... я благодарна ему, многим обязана, но замуж... Это мне не приходило в голову. Да и ему, пожалуй. Просто он, как и мы с девочками, растерял всех близких, а с нами будто заново обрел семью... Заботится о нас он просто по-отечески.

Не очень-то верилось Андрею, что можно остаться равнодушным к женской прелести Ирины, но кто знает, может и впрямь этой Сигодуйский — старый байбак, которому не о ком заботиться и одному грустно жить на свете.

— Где ж он теперь, ваш благодетель? — не удержался от насмешливого вопроса Андрей. — Где вы его прячете?

— Он в Бизерте, там, где и я жила с девочками до недавнего времени. Я переехала в Париж, потому что девочкам надо будет учиться. Все-таки парижский лицей несравним с африканской школой. И потом, я знала, что под Парижем есть русское кладбище. Я решила поставить памятник всем своим, мне не хотелось, чтобы на земле не осталось знака об их жизни.

Опять выплыла эта дальняя Бизерта. Вот и Аристархов ее не миновал. Удивительно, как эти несчастливые русские эмигранты разбредались по миру. Многие весь свой век провели в каком-нибудь глухом углу, в тихом имении под Чухломой или Тверью, — а теперь вот, как борзые, несутся по свету, кто в Африку, кто еще дальше, в какую-нибудь экзотическую Боливию. Потеряв родину, в конце концов все равно, где найти пристанище!..

И опять подолгу слушал Андрей Ирину, наслаждаясь ее беседой, тем, как говорит она, то улыбаясь, то хмурясь, как морщит лоб, припоминая какие-то названия или имена, даже тем, как пальцами смахивает с ресниц иногда набегающие слезы... А виной всему опять оказался Сиг-Сигодуйский. Какими правдами и неправдами удалось ему втащить ее на какую-то утлую посудину — не то шаланду, не то баржу, одному богу известно.

Вероятно, все тот же спирт помог делу. Сигодуйский, до последней минуты вместе с несколькими помощниками охранявший склад медикаментов, понял, что бросать его просто глупо, да и отвечал он за него головой, и сумел в последние минуты большую часть лекарств и спирта втащить на судно...